Бойтесь своей мечты!

Была, как и сверстницы, обычной девчонкой – комсомолка, хорошистка, не совсем красавица, скорей просто миленькая. Впрочем, в те времена представительницы слабого пола не лезли из кожи вон, чтобы непременно стать красавицей, не это было в приоритете. Старались получить образование, стать полноправным членом общества, занимались физкультурой и общественной работой. В этом плане Маша немного отличалась от других – она была очень романтичной. Ей бы родиться в самом начале двадцатого века, так называемом «серебряном веке», в литературу которого девушка была просто влюблена. Блок, Ахматова, Андрей Белый, Мандельштам и другие. Сумеречная поэзия, полная символики и недосказанности – как это было ей по душе и близко. Ей совсем не нравились сверстники-комсомольцы с их простыми, как пять копеек, лозунгами, субботниками и турпоходами, их развеселые песни, танцы и так далее. 

В старших классах девушки все поголовно повлюблялись и шептались на переменках о мальчиках, поверяли друг другу девичьи тайны. Одна Маша не участвовала в этих перешептываниях, не рассказывала, закатывая глазки и немного присочиняя, о своих поклонниках. Не то, что ей это было неинтересно, просто ни в школе, ни в их поселке городского типа не было ни одного похожего на мужской идеал, который жил в ее мыслях и душе. Она и рада была бы влюбиться, но в кого? В школьного физрука-красавца, который только в этом году появился в их школе и уже перебаламутил головы доброй половины старшеклассниц и даже некоторую часть их наставниц? Или в соседа Ваньку, которого знала как облупленного, и который с некоторых пор стал оказывать ей знаки внимания? Нет, нет и нет! Избранник Машин должен быть высокого роста, непременно худощавым, с аристократично-бледным лицом, обрамленным волнистыми темно-каштановыми волосами. И еще он не должен быть молчаливым и сдержанным – к чему, как говорится, напрасные слова, виньетка ложной сути, когда все, весь спектр чувств, можно выразить одним-единственным проникновенным взглядом! 

Маша закончила школу, на учебу сразу после школы не удалось поступить, недобрала всего один балл на филологический факультет. Какая жалость! Тетка, сестра отца, работала начальницей почтамта и устроила ее работать сначала почтальоном, а затем, через три месяца, посадила ее принимать заказные письма и телеграммы. По вечерам повторяла школьную программу по литературе и истории – готовилась к поступлению. Иногда, под вдохновением, писала стихи, их накопилась уже целая школьная тетрадка… Правда, девушка сама понимала, что стихи ее слабенькие и подражательные. Строчка-другая, а иногда и более, невольно позаимствованы у кумиров – поэтов «серебряного века». В общем, трепет и страдание, мечты и романтика, роковая страсть и безответная любовь к Нему (непременно с большой буквы). Соседского Ваньку забрали в армию, приходил прощаться, обещал писать, она терпеливо выслушала его, в душе скучая уже от одного вида его простодушного веснушчатого лица, уж очень далек был он от ее идеала. 

Девушки, бывшие одноклассницы, так же, как и она обломившиеся с учебой, иногда заходили, чтобы позвать на танцы в местный клуб, но она, к удовольствию родителей, всегда отказывалась. К слову сказать, ничего хорошего в этих танцах не было, молодежь частенько напивалась и дралась, доходило и до поножовщины, в те времена было принято драться стенка на стенку, а точнее одна улица или микрорайон дрались с другими, поэтому некоторые, особенно заботливые родители, приходили к клубу и ждали на улице окончания танцев. Надо сказать, что сами великовозрастные детки этим обстоятельством были весьма недовольны. 

Как-то к началу лета, к Маше зашла школьная подружка Вера и уговорила ее пойти с ней на танцы. Мол, сегодня будет играть местный музыкальный коллектив (тогда их называли ВИА – такой самодеятельный коллектив, обычно подражающий «Биттлам», имелся в любом клубе), и наверняка будет весело. Вере так хотелось продемонстрировать свои новые, купленные втридорога из-под полы, настоящие фирменные джинсы, которые ей привез старший брат, а идти как раз не с кем…У Маши таких джинсов, конечно же, не было, она надела летнее светлое платье, которое ей очень шло и в котором она была похожа на тургеневскую девушку, тем более что она единственная из класса не постригла косу, хотя это тогда считалось старомодным. Так что на фоне Веры в джинсах в обтяжку, в модной рубашке-батнике и с прической «сессун» (и не только Веры, почти всех) наша героиня выглядела так, будто выпала из какого-то другого времени. Некоторые особо модные даже фыркали в ее сторону: мол, смотрите-смотрите на эту Маньку с водокачки!

Возле сцены лохматые парни терзали свои гитары и завывали на плохом английском. Все ломанулись танцевать модный танец шейк, вколачивая каблуками по дощатому полу клуба, как будто хотели просверлить в нем дырки. Маше совсем не нравились эти танцы, она быстро устала и отошла к стене. Было темновато и душно, в воздухе пахло смесью алкоголя и дешевых духов, и в причудливом мерцании светомузыки вся эта колышущаяся толпа казалась существами с того света.

Вера была в ударе и, кажется, совсем забыла о ней. А Маша с тоской думала о том, что, скорей всего, ей придется возвращаться домой одной через темный и страшный ночью парк, потому что другая дорога ничем не лучше и идет мимо старого кладбища. Вдруг она почувствовала рядом с собой чье-то присутствие, кто-то деликатно коснулся ее руки удивительно прохладной в этой духоте рукой. Девушка повернулась… и обмерла, удивленная и зачарованная. Рядом с ней стоял бледнолицый парень с чудесными темными локонами, обрамляющими нервное продолговатое лицо - один в один тот, из ее грез и снов. Тот, о котором она мечтала последние два года, так похожий на молодого Блока. 

Он, ничего не говоря, без лишних слов, взял ее за руку и вывел ее из душного клуба на улицу. «Разрешите вас проводить», - сказал он. И они пошли через темный парк к ее дому по аллее между высоких сосен. Он - высокий, стройный, не похожий ни на кого из их поселка, наверное, приезжий, крепко держал ее прохладными длинными пальцами. Они о чем-то, кажется, говорили, но, придя домой, девушка так и не смогла вспомнить, о чем же они все-таки говорили. Да и совсем неважно это, когда ты – наконец-то! – идешь с тем, о ком давно мечтала…

Два месяца пролетели как одно мгновение. Они встречались каждую субботу в парке и долго гуляли. Причем только в субботу и только в парке – как говорится, место встречи изменить нельзя. Влюбленной девушке и в голову не приходило спросить: мол, почему только в это время? Иногда, правда, она хотела узнать о Нем больше – где работает или учится, где живет, есть ли у него родные в их поселке. Однако что-то ее всегда останавливало – то ли его строгий взгляд, то ли боязнь, что она узнает что-то лишнее, то ли боязнь показаться излишне любопытной… Она знала только его имя – короткое и убедительное: Лев. И больше ничего. Так что неудивительно, что никому не рассказывала о своих поздних прогулках с прекрасным незнакомцем.

Родители, особенно мать, что-то, естественно, заподозрили, но девушка отмалчивалась с таинственным видом и только молча улыбалась.

Она уже сказала ему, что скоро уезжает поступать в институт. Он в ответ кивнул и сказал, что это не беда, поскольку он и там часто бывает. Был уже куплен билет, но… В таких рассказах всегда бывает такое «но». Неожиданно для всех скоропостижно скончалась тетка, та самая, которая работала на почте. Такое горе, еще не старая крепкая женщина, но что поделаешь – обширный инфаркт. Ее, по большому блату, хоронили на старом кладбище, в котором в последние годы мало кому давали место. И там, уже выходя с печальной процессией, Маша вдруг наткнулась глазами на портрет в овальном медальоне и чуть не упала: с этого портрета на нее смотрел Он! Это были его грустные глаза и локоны, она его узнала скорей сердцем и душой и, отстав от родственников, на негнущихся ногах подошла поближе. Под портретом была надпись: Лев Александрович Свидерский. И, как водится, даты рождения и смерти, последняя – 1925.

Тогда ее состояние никто не заметил, думали, девушка не в себе от горя. Вечером того же дня ноги сами привели ее на место их встречи. И Он там был, вышел к ней из тени дерева, и они снова пошли гулять по парку. О чем-то снова говорили или, может, молчали. Вдруг оказались возле кладбища. Здесь он опустил ее руку и пошел по кладбищенской аллее, пока не пропал в темноте…