Екатерина Адзимова: Мой деревянный Якутск…

— Моя семья — интернациональная. Отец Николай Гаврильевич Саморцев — якут, мама Екатерина Галяутдиновна — татарка. Настоящее имя у мамы было Хадича, Екатериной стала, когда все стали менять имена на русские. Отец был юристом, мать — медицинской сестрой. У меня до сих пор хранится её маленький сундучок, с которым она ходила на патронаж. Папа родом из Беченчи Ленского района, мама родилась в Якутске. Ее предков сослали в Якутию из Башкирии. 

— У нас многодетная семья. Нас пять девочек: Лидия, Галина, Светлана, Виктория и я — самая младшая. Родители хотели мальчика, а родилась девочка. Историю знакомства родителей точно не помню. Но знаю, что они жили в Абыйском районе, где родилась моя старшая сестра Лидия. Мама работала в Абые медсестрой, папа был директором школы. А до этого, после окончания школы в Беченче, он преподавал там же математику. Был невысокого роста, поэтому про него говорили, что мал золотник, да дорог. 18 лет было, а учил взрослых людей. Позже он окончил юридические курсы, затем в Москве юридический институт. Работал на мирных работах. Был судьей, заместителем министра юстиции. Когда вышел на пенсию, поработал и адвокатом. Но это специфическая работа, особенно когда ты работал не в этой сфере. Ему было морально тяжело, поэтому он ушел. 

ДЕТСТВО В КУПЕЧЕСКОМ ДОМЕ

— Мы жили в большом двухэтажном купеческом доме на улице Чернышевского, за Центральной баней. Из нашего двора проходили через смежный двор на улицу Салтыкова-Щедрина, потому что мешал глухой забор, который огораживал самый известный долгострой советского времени — городскую баню. В этих двух дворах стояли совершенно разные дома какого-то купца. 

— На фасаде нашего дома была арка, с крыши спускались железные узорчатые водосточные трубы. Дом имел два входа — парадный и черный, в советское время эти хоромы переделали под квартиры, получилось как бы два подъезда. В первом подъезде жили три семьи, они занимали первый этаж. Во втором подъезде на первом этаже была только одна квартира, а на втором этаже большая веранда и квартира. Через лестничную площадку ещё одна веранда поменьше с балконом и самая большая квартира, где жила наша многодетная семья.

— Достопримечательностью нашей квартиры были окна с выходом прямо на лестничную площадку и двери нашей квартиры. И мы прямо из окна комнаты могли видеть, кто поднимается к нам по лестнице. В квартире — две печки. На кухне стояла большая хозяйственная печь с чаном, поэтому зимой у нас всегда была горячая вода. В детской высокая голландка, которую мы топили по вечерам и сидели возле неё, смотрели на огонь, беседовали, мечтали, иногда молчали. Днём на приступочке этой печки мы давали концерты. Я танцевала и читала стихи.

— Скорее всего, это был барский дом. В маленьких тёмных комнатах, видимо, жила прислуга, а в светлых — хозяева. В другом дворе стоял огромный мрачный дом, не знаю, чем он служил раньше, но в наше время там тоже жили люди. И несколько одноэтажных домиков было. 

— В нашем детстве еще не было дамбы, которая сейчас расположена возле 202-го микрорайона, а перед баней вдоль улицы протекала река Лена. Река была сплавная, и там проплывали бревна. Опасная забава была у пацанов — бегать по этим бревнам, далеко убегали. И я тоже помню, что бегала, но, правда, вдоль берега. 

— Во время ледохода вода доходила до стен бани. Когда вода сходила, оставался след на стене. Делали черточки и писали год. Наш дом не топило, он находился на взгорке и почему-то был на уровне с баней. Дом этот долго стоял, позже, проезжая мимо на автобусе, всегда смотрела на него с ностальгией. Одно время там жил кто-то из руководства банно-прачечного хозяйства, он провел от бани прямо через балкон отопление к себе в квартиру, вот такое безобразие...

СТАРШАЯ СЕСТРА

— Потом мы переехали в двухэтажный деревянный дом на Лермонтова, напротив стадиона «Спартак». Я тогда училась во втором классе, не стала переводиться в другую школу по району, училась в своей. Шла через всю улицу Кирова до школы пешочком. Автобусов в то время мало ходило, народу всегда набивалось битком. Помню: если протолкнусь, то выйти не смогу, стою среди ног. Неприятно было. Поэтому выходила пораньше и шла пешком.

— На стадионе проходили соревнования, концерты. Кто не мог купить билеты, забирались на крышу нашего дома и смотрели оттуда. А однажды мы заигрались на стадионе до вечера. Не заметили, что ворота закрыли, собрался народ, оказывается, соревнования начались. Тогда мы поняли, как бесплатно пройти на стадион. 

— Летом во дворе у нас всегда были шикарные клумбы. Возле нашего подъезда сажала цветы моя сестра-агроном, у второго подъезда — биолог. В этом доме жили сотрудники Академии наук.

— Мама работала с раннего утра до четырех часов дня, приходила с работы и занималась ужином. А днём мы, трое младших — Света, Вика и я, были на попечении старших сестер. Лида всё за нас делала. Она готовила нам школьные формы, стирала воротнички, гладила, пришивала. А еще косы заплетала, и не только нам, но еще и соседским девочкам, родители ведь у всех работе. Всё на её плечах, она такая серьёзная и ответственная была. У меня такое впечатление сейчас, что у неё и детства, и молодости не было с нами. Времена всё-таки были тяжелые. 

— Но Лида такая. Очень добрая, справедливая, всех любит, всем помогает. Шутя, нам сейчас говорит, что мы, младшие сестры, ей должны. Мол, всё за вас делала, вы так долго свои воротнички не стирали. Это же надо было отпороть воротнички, манжеты, постирать, выгладить, пришить. И всего за один день — воскресенье. А мы в понедельник красавицами шли в отглаженной форме в школу. 

ПЕРВАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА 

— В первый класс пошла с Чернышевского в школу № 26, она находилась напротив Зелёного рынка, на том же месте, где сейчас расположена воскресная школа, а раньше там была женская гимназия. Уже умела читать, поэтому частенько учительница просила меня что-то пересказать, читать в классе. Старшая сестра Лида потом мне сказала, что Мария Федоровна удивлялась, как девочка из многодетной семьи, которая росла, как трава в поле, говорит, как взрослая. Еще бы! Вокруг меня одни взрослые. 

— Наша школа была построена на деньги меценатов, во дворе было еще одно здание — маленькая одноэтажная школа для начальных классов. С 1-го по 4-й там учились, потом нас перевели в большую. Это было для нас огромное событие! Тогда не было центрального отопления, топили печки. Там сидела бабушка, которая поддерживала тепло. И очень часто мы угорали, когда она рано закроет вьюшку (заслонку). 

—На переменах бегали на Зеленый рынок, покупали репу и семечки. Ну и во время уроков щелкали семечки, а нас заставляли вывернуть карманы и выбросить их.

— Когда встречаемся с одноклассниками всегда вспоминаем нашу первую учительницу Марию Федоровну Суровецкую. Вот она была настоящая леди, образец для подражания, наш учитель и по жизни. Она с мужем, как теперь понимаю, были сосланными. Интеллигенты. Всегда в капроновых чулках, туфельках, и это в то время?! Прическа, укладка. Костюм с иголочки, как помню, вроде был единственный, но она его как-то переделывала, обыгрывала.

— И она не понимала, как можно прийти в школу в грязной обуви. Наша одноклассница жила на ипподроме, забежит в класс, а ботинки в грязи. Тогда город был не такой, хотя и сейчас есть улицы, где не пройти без резиновых сапог. А тогда… 

Мария Федоровна удивлялась: «Люда, что это такое? Как можно так пройти, чтобы вся обувь была в грязи? Люда, я тоже хожу по этим же улицам. У меня только подошвы грязные». Она-то жила на проспекте Ленина, а та на ипподроме, считай, окраина. Не могла понять, как может ребенок так вымазаться. Отправляла к вахтеру, где они чистили, мыли сапожки. 

— Очень следила за нашим внешним видом. Никаких шаровар, даже если ты далеко живешь. Я жила на Лермонтова, это уже считалось далеко, и шла в школу в шароварах. А она требовала: будь любезна, сними их в школе и ходи в приличных чулках или рейтузах. Колготок тогда не было. В здании школы мы должны выглядеть все прилично, никаких шаровар из-под юбки.

— Всегда вела с нами всякие беседы на темы морали. У нас была в классе своя красавица, правда, чуть полненькая, вот она иногда могла выразиться так выразиться… Наша интеллигентная учительница аж краснела за нее, но никогда никого не ругала при всех, отдельно выговаривала. Однокласснице говорила, что она красивая девочка, должна быть воспитанной, что так нельзя выражаться, должна достойно вести себя. 

— В классе же во время перемены беготня. И как-то меня задел одноклассник. Так Мария Федоровна у меня спросила: «Катя, он же задел тебя? Почему ты смолчала?». На что я ответила: так он же убежал. А она мне говорит, что надо было остановить и сказать, мол, ты ударил меня. Представляете? Она уже учила нас, маленьких девочек, защищать себя, отстаивать свои права. 

— Она и кукольный театр организовала, мы ездили с концертами. Я была такая не самостоятельная, младшая же в семье. Со мной отправляли сестру Вику, которая всего на полтора года была старше меня. Она за мной следила, чтобы я все собрала, ничего не забыла, не оставила, не потеряла. Бывало, приду на утренник без бантов и белого фартука, так одна из сестер мчится в школу. 

— В старших классах были другие учителя. Но по сравнению с первой все были обычными, не такими яркими, как она. Она для нас образец стиля, моды. Тогда никто не диктовал моду, что и как. А у нее и юбка не выше колена. Всё, как сейчас советуют в «Модном приговоре». Самый яркий след в нашем воспитании оставила она, Мария Федоровна Суровецкая. 

— Наш одноклассник через соцсети нашел ее сына Аскольда Суровецкого. Он первым организовал в Якутске тренажерный зал «Спарта» в Якутске. Узнали, что уехала. В общем, не стали ему докучать, просто передали ей привет от нас. 

— А еще директором школы у нас была Елизавета Юльевна Келле-Пелле, тетя известного режиссера Русского театра Валерия Келле-Пелле, родная сестра его отца. Она у нас математику преподавала. Это была светлокожая, высокая женщина, совершенно русская с виду, но свободно говорила по-якутски. Мохсоголлохская, может, сахалярка. Всех детей в школе знала в лицо. Я в 10-м классе отрезала косы и иду по коридору, и она мне навстречу, говорит: «О-о-о, бу кыыс. У этой девочки всегда же была коса. Где коса?» — спрашивает меня. Отметила, что так некрасиво. Она была директором нашей школы с 1950 по 1968 годы. Ее имя присвоили школе № 26. 

НЕ РАЗДЕЛЯЛИСЬ НА НАЦИОНАЛЬНОСТИ

— Соседи у нас были разных национальностей, правда, это я поняла, когда пошла в школу. А тогда все казались одной нации, потому что все говорили по-русски, правда, добавляя словечки из разных языков. Мама у нас свободно говорила на трех языках — на русском, якутском и татарском. С родственниками они всегда общались на татарском. 

— Двери никто не запирал, спокойно заходили в дом, если никто не откликался, выходили. Значит, никого нет. И мы поначалу на Лермонтова тоже так жили, позже стали запирать, но ключ все равно прятали рядышком. За косяком, под половиком, за приступку. И все знали, кто где прячет ключик. 

— Обязательно приглашали за стол, если семья в это время обедала, даже если ты просто зашел позвать подружку во двор. Из приличия присядем, и скорей во двор, там же нас ждут. 

— Тогда мне почему-то казалось, что мы все время в школе, даже по воскресеньям. Потому что проводились какие-то соревнования, концерты, КВН между классами. Вот ты не умеешь петь сольно, но все равно должен петь с классом. Не спортивный, и все равно бегаешь, прыгаешь за честь класса. Не было разделения. Ты учишься в этом классе, значит, участвуешь во всех мероприятиях. 

— Ходила на танцевальный, театральный, фотокружок. Фотокружок был тогда обязательным, был во всех школах. Один раз меня взяли на роль Герды, нехотя играла, очень стеснялась. Какая я Герда с якутским лицом? Но взяли по параметрам: маленькая, худенькая. Занималась в кружке чтецов, к нам приходили из Русского театра. А вот танцевать могла всё, хоть русский танец. 

— Вот такое было детство. До сих пор встречаемся с одноклассницами, занимаемся в разных «группах здоровья».