Горный абаасы

В те времена зажиточными считались люди,  которые имели в хозяйстве не менее тридцати голов крупного рогатого скота – коров и лошадей. Старик Сэмэн – так звали героя нашего рассказа – имел большое дружное семейство, состоящее из жены, троих сыновей (двое старших были женаты и жили отдельно от родителей) и множества внуков. Впрочем, живи этот человек в наше время, то, скорее всего, он бы считался мужчиной в самом расцвете лет, а в те далекие времена жизнь наших предков была довольно трудной из-за вечного противостояния с суровой природой. Чтобы выжить, приходилось изо дня в день вставать чуть свет и трудиться, невзирая на лютые морозы, на улице: заготавливать дрова и воду, ухаживать за скотиной, пополнять запасы еды охотой и рыбалкой. К тому же, если учитывать тот факт, что в старину молодые парни не ходили холостыми чуть ли не до сорока лет, хотели ли они или нет, их рано женили, поскольку в хозяйстве нужны были лишние молодые руки. От такой тяжелой и полной испытаний жизни наши предки быстро изнашивались и после сорока-сорока пяти считались уже стариками. 

Старик Сэмэн жил с младшим сыном Петрой, которого любя называли Бёккэй, и его молодой женой Балбаарой. Любимец отца и матери женился только этой осенью и еще не успел обзавестись потомством. Его юная женушка, родом из другого наслега, отличалась редкостной красотой и здоровьем: белолицая, с большими черными глазами, с длинной косой и стройным станом, быстроногая и резвая. Сэмэн с женой не могли нарадоваться на красавицу-сноху, к тому же молодая женщина обладала еще и веселым легким характером, а во время летнего праздника белого изобилия – ысыаха – радовала и умиляла взоры и слух собравшихся на празднике гостей звонким пением осуохая. Жители наслега говорили:  «Однако  из снохи старика Сэмэна Балбаары вскоре получится хорошая, душевная женщина, мол, повезло старикам…»

Так оно бы и случилось. Но, как говорится, помешал случай. В один зимний день  старик с сыном поехали в лес за дровами. Стоял морозный февральский день. Самые сильные морозы уже закончились, это время в календаре у старинных якутов считалось межой между зимой и весной, Бык зимы уже потерял свою голову, и вот-вот – после Сылаас Елексёя (у русских этот день называется Алексеем Зимобором) - у него должно было отвалиться туловище – тогда весна окончательно поборет зиму, и начнет теплеть, а дни станут длиннее. Но пока еще было холодно. Старик с сыном работали целый день и нарубили дров на половину месяца, сложили их, чтобы было удобнее перевозить. 

Вдруг взор старика заприметил большую старую лиственницу с развесистыми ветками, которая одиноко возвышалась на самой вершине небольшой горы. 

- Тукаам,*- обратился он к сыну, - смотри, какое хорошее сухое дерево стоит там, на взгорке, давай возьмем его с собой для растопки. Сын согласился с отцом, и мужчины, подойдя к мощному дереву,  стали постукивать по стволу топорами. Дерево откликнулось на стуки гулким звуком. Но, когда топоры заработали по-настоящему, оказалось, что сосна как будто железная: топоры стали отскакивать от него, не причиняя большого вреда, плотная и крепкая часть лиственницы не поддавалась железному орудию. Молодой мужчина хотел было отказаться от затеи, однако его отец, старик Сэмэн, вдруг заартачился, ему захотелось взять верх над упрямым деревом и во что бы то ни стало сжечь его в своем камельке. 

Долго ли, коротко ли упрямые мужчины, заменяя друг друга, работали, забыв обо всем на свете – только щепки летели во все стороны. И лишь ближе к вечеру – а ведь зимний день в Якутии короток и скачет, как говорится, лошадиным галопом, не успеешь оглянуться, а уже ночь – кое-как свалили проклятое дерево и сели, совершенно обессиленные, на его ствол. Несмотря на огромную усталость, старик в душе злорадствовал: мол, его взяла! Отдышавшись и немного отдохнув, стали спешно пилить ствол на короткие бревнышки, чтобы погрузит в сани. Четыре первых бревна относительно легко распилились, а вот последнее, пятое, их изрядно помучило: пила постоянно застревало в нем - и не туда и не сюда. Между тем уже стемнело, домочадцы давно, наверное, их потеряли и страшно волновались. Беккэ  взмолился: давай, мол, бросим этот кусок дерева и поедем домой! Но отец ни в какую, недаром он слыл в родном наслеге упрямцем, как говорили про него: ньо5ой.* В конце концов дерево было распилено и уложено в сани. Однако и дорога домой была полна мучений: треклятое бревно то и дело норовило упасть с воза, да и падало несколько раз и откатывалось довольно далеко, словно ни за что не хотело покидать родные места. 

Так что домой добрались ближе к полуночи. Домочадцы, напуганные их долгим отсутствием,  с радостью бросились их раздевать, усадили возле жарко натопленного камелька и накормили уставших лесорубов горячей пищей, напоили горчим чаем со сливками. 

Назавтра после утреннего чаепития старик вышел во двор, чтобы нарубить дров. Однако и на этот раз топор словно отскакивал от бревнышек. «Ну ладно, чертово дерево, не хочешь колоться, я тебя и так в камелек засуну!» - подумал про себя Сэмэн. Он с трудом приволок тяжеленную чурку и бросил в огонь, тот в ответ ухнул и, зашипев, разгорелся вновь. Старик удовлетворенно хмыкнул. И вот с этого самого дня беззаботная жизнь кончилась. Все началось во время ужина. Кто-то невидимый стал бить молодую сноху по лицу, та с криком выскочила со стола и закрыла лицо руками. Ее муж также вскочил с места и, притянув к груди, обнял, чтобы защитить любимую от побоев. Тогда этот некто стал больно дергать женщину за косы. В юрте началась паника. Старик, сидя у огня, стал его кормить и бормотать заклинание, прося помощи у духа огня – Хатан Тэмиэрийэ. Но не тут-то было: вместо того, чтобы утихомириться, злой дух стал забрасывать старика мерзлой землей и костными объедками. В ту ночь никто не смог заснуть. И на следующий день все повторилось, особенно доставалось почему-то Балбааре, дух не давал бедной женщине ни минуты покоя, довел до того, что она тронулась головой и стала заговариваться. 

Хозяин, к тому времени уже понявший свою вину и сильно мучавшийся угрызениями совести, обратился за помощью к местному шаману. Тот сначала согласился было, но, начав камлание, тут же остановился и наотрез отказался продолжать. «В вашей юрте поселился горный абаасы, одолеть которого мне, шаману средней руки, не под силу!» - с этими словами он покинул печальный балаган. Так, в мучениях и горестях, прожили около месяца,  гости-ночевщики стали обходить их жилье стороной, даже ближняя родня перестала приезжать в гости – дурные слухи и в те времена  распространялись с удивительной быстротой. Молодая женщина таяла на глазах, а вскоре и вовсе слегла. Видя это, старик Сэмэн не выдержал и в один день, уложив больную женщину в повозку, увез ее обратно к родителям в наслег Абага. Та не возражала, ей вообще было все равно, она только постоянно оглядывалась назад и шептала: бедняжечка, горный абаасы, тащится за нами, давай посадим его в возок, жалко же его». Потом стала говорить: «Бедный абаасы, плача, остался в дупле огромной березы с восемью ветвями…» 

И – удивительное дело! – после этих слов женщина внезапно просветлела разумом и пришла в себя. Приехав к родителям и пролежав около месяца в постели, она встала на ноги, окрепла, но  наотрез отказалась возвращаться в Болугур. Приехавший за женой муж не особенно и уговаривал молодую жену, опасаясь, что с ее возвращением горный абаасы вновь вернется в их юрту и снова будет мучить всех домочадцев, а ведь с ее отъездом в балагане наконец-то воцарились такие желанные спокойствие и тишина.  Оставаться же самому в Абаге он тоже не мог: как младший сын он должен был жить с родителями, оберегая их старость. 

Так горный абаасы, живший в старой лиственнице, разрушил семейную жизнь  молодой пары. Молодые простились, чтобы начать каждый свою жизнь. Как гласит предание, мужчина вскоре женился на другой девушке, та, по слухам, не обладала яркой красотой, но зато оказалась плодовитой, и совсем скоро юрта старика Сэмэна огласилась звонкими детскими криками и  топотом детских ног. Не знаю, правда это или небыль, но говорят, что абаасы боятся маленьких детей и никогда не задерживаются там, где их много.