На озере
В начале июня еще немного подули северо-западные ветры, как говорили якуты, «сири куурдар тыаллар» («землю иссушающие ветры»). После спада «черной воды» сельские жители собирали дикий лук, чеснок и другие съедобные коренья. Видимо, поэтому июнь, месяц летоворота, наши тюркоязычные предки называют бэс ыйа, то есть месяц сосны. В месяц сосны начиналось озерное рыболовство.
* * *
Однажды двое мужчин рыбачили на берегу небольшого озера. Мужчинами их можно было назвать с натяжкой: старшему рыбаку уже перевалило за семьдесят, младший едва вышел из подросткового возраста, его юное лицо еще сохранило детскую припухлость щек, а на лбу красовались прыщи, которые, впрочем, вскоре засохли на свежем воздухе и сошли на нет. В этом озере было полно карасей, хотя, конечно, они были не такие вкусные, как знаменитые кобяйские из больших озер, но тем не менее в летнее время были большим подспорьем в семейном рационе селян. Особенно вкусным лакомством были жаренные над раскаленными углями небольшие караси, нанизанные на деревянные рожны, сделанные из лиственницы. Такие караси были удобны тем, что не портились даже в самую жаркую погоду, и их можно было есть и в холодном виде
В последние годы Никифор-рыбак (так его звали в деревне) сильно сдал, болели ноги и руки, простуженные в холодной воде озер, поэтому начал брать с собой племянников, попутно натаскивая и обучая своему ремеслу. До этого с ним ходил отец мальчика, который вырос, женился, народил ребятишек. Самому ему было некогда заниматься рыбалкой, он работал личным водителем совхозного начальства и постоянно был в разъездах. Никифор жил с ними. Нужно сказать, что остальные дети были девочками, к рыболовству их приучать было незачем, им хватало работы и на дому.
Старый бобыль души не чаял в этом мальчишке и, чтобы угодить племяннику, семья которого его пригрела, начал готовить себе замену. Костя, уже юноша, был еще по-мальчишески тонок в кости, но очень ловок, подвижен, как вьюнок, непоседлив по характеру. Иногда старик во время своего перекура, сидя на берегу, смотрел на своего племянника, любовался его ловкими движениями и, вспоминая свою жизнь, предавался невеселым мыслям. Когда-то и он был таким же юным, ловким, подвижным, и были в их наслеге девушки, которые смотрели на него и одаривали при встречах ласковым застенчивым взглядом. И одна из них могла бы подарить ему такого сына, а может, и не одного, ведь их род когда-то был одним из самых многочисленных в улусе и славился сильными и удачливыми охотниками. Но, видно, не судьба ему была греться на старости лет у своего очага в кругу своей семьи и, усадив на колени собственных внучат, рассказывать им по вечерам о прошлом…
Иногда внучатые племянники, которые, конечно, называют его дедушкой (за неимением своего), спрашивают, мол, почему у тебя не было жены, детей? Ну что он скажет? Мол, любил одну девушку, прекрасную и нежную, как первый весенний подснежник, но перешел мне дорогу один… Никому никогда Никифор не рассказывал эту печальную историю – постоянную боль его сердца, которая с годами не ослабевает в его груди.
* * *
Лето в Якутии иногда довольно капризно и переменчиво, особенно в сосновый месяц. Вроде бы по всем приметам - к примеру, в этом году первый весенний гром прогремел с запада, а это, по словам стариков, предвещало хорошую погоду и благодатное лето – больших дождей в этом месяце не предполагалось. Но вдруг подул сильный северный ветер, принес откуда-то черные низкие тучи, и вскоре с неба полился сильный ливень, как будто там, на небе, вдруг открылась большая дыра. Если бы рыбаки могли, они бы сказали: «Разверзлись хляби небесные». Что делать в такую погоду? Оставалось только пережидать непогоду, сидя в маленьком шалаше не в силах даже зажечь костер. Вскоре и там оставаться стало невозможно, ведь их временное пристанище не было приспособлено для такого водопада. Тут Костя, сильно продрогший от холодного ветра и пронизывающей до костей сырости, к тому же он сильно проголодался, вдруг вспомнил, что недалеко от этого озера имеется заброшенный етех*. Он хоть и заброшенный, но ведь в балагане, у которого есть целые стены и, возможно, сохранился какой-то очаг-камелек, и его можно затопить и согреться, приготовить еду, переночевать на оронах*, а не на сыром, почти уже мокром сене. Он сказал об этом деду Никифору, думал, обрадуется старый, похвалит его за сообразительность, но тот почему-то молчал, кажется, даже рассердился, судя по выражению его лица. Наконец выдавил из себя простуженным голосом:
- В етех не пойду. Нельзя туда!
- Почему нельзя? Переночуем одну ночь, что будет-то? – Костя, дитя совсем другого времени, к тому же комсомолец, спортсмен, ничего не боялся и ни в какие абаасы не верил: подумаешь, старый заброшенный балаган, что там может быть такого?!
Но дед был непреклонен. Так и переночевали в дырявом шалаше под непрерывный шум дождя, поужинав холодной жареной рыбой с промокшими лепешками. Парень по молодости лет все же смог заснуть крепким сном. А Никифор не сомкнул глаз, от сырости разболелись ноги, но не только от боли мучился бессонницей старый рыбак.
К рассвету дождь стал утихать, немного развиднелось. Старик, кряхтя, вылез из шалаша и осмотрелся. На востоке уже прояснилось, тяжелые облака, гонимые ветром, уходили на запад. «К вечеру, видно, наступит хорошая погода», - подумал старик. Но из-за прибывшей за ночь воды рыбачить сегодня вряд ли придется. После завтрака он решил сходить в село за продуктами, опять же спички от сырости испортились. Он с трудом разжег сырой хворост и, когда вскипел чайник, разбудил парня.
- Я схожу в деревню, а ты пока проверь сети, если есть рыба, выпотроши и пожарь на костре. Я вернусь к вечеру… И еще… к етеху, которому вчера рвался, не вздумай даже близко подходить! Разбудишь сибиэн*. Слышишь, Кестекуун*! - старик повысил голос. Такое случалось редко, и парень с удивлением глянул на деда.
Оставшись один, Костя все дела переделал. Рыбы было мало. Летнее солнце поднялось высоко и быстро подсушило сырую землю, траву, кусты. Парень несколько раз искупался в озере и решил прогуляться по окрестности. Если честно, предупреждение деда подогрело интерес к заброшенному етеху, про который он что-то слышал от друзей в школе…
Старая дверь, обитая полуистлевшей конской шкурой, открылась со скрипом. В нос парню ударил затхлый запах покинутого жилища. Камелек был полностью разрушен, но нары сохранились. Когда-то тут жили люди… О чем-то думали, мечтали…
Вдруг юноше стало страшно, кажется, за окном промелькнула чья-то тень. Он быстренько покинул етех и, что было сил, бросился бежать к шалашу.
Дедушка пришел, как и обещал, к вечеру, принес свежего хлеба, консервы, вареное мясо, мать положила еще печенья и конфет. Оба молча поужинали с большим аппетитом и улеглись на успевших высохнуть на солнце тюфяках. В середине ночи парня разбудил стон старика: тот был весь в испарине и метался, как будто с кем-то боролся во сне. А утром спросил:
- Ты никуда не ходил вчера? Что-то мне очень нехороший сон приснился ночью. Давно она ко мне не приходила, видать, время настало…
- Дед, кто это она? – спросил Костя.
- Давно это было. Когда мне исполнилось двадцать весен, встретил на ысыахе девушку. Звали ее Нюргуной, она и правда была похожа на распустившийся подснежник. Мы полюбили друг друга и должны были осенью пожениться. Но вмешался один подлый человек, он хотел взять Нюргуну третьей женой. Ему отказали, и он решил жестоко отомстить и обратился за помощью к шаману, к своему родственнику. Я с братьями в то лето работал на сенокосе и не смог защитить свою невесту. Да и кто я был против сильного кровожадного шамана! Он, превратившись в огромную страшную собаку, ворвался ночью в их балаган и съел мою любимую и ее отца. С тех пор етех этот стоял заброшенным, а я дал себе слово, что никогда не изменю памяти Нюргуны, вот почему я не женился. А ты вчера нарушил мой запрет и открыл дверь их юрты, ты разбудил сибиэн. Почему ты меня не послушался? Теперь нам не будет покоя, придется убираться отсюда подобру-поздорову….
Назавтра мальчик с дедом отправились рыбачить на другое озеро, а осенью Никифор-рыбак умер.
Сибиэн – нечистая сила, абаасы.
Кестекуун – Константин.
Етех – заброшенное жилье.