Письмо читателя: «Жизненные зарисовки, сделанные в «красной зоне»

С сердечной благодарностью всем медработникам Якутска ведущим борьбу с коронавирусом

От «Эхо столицы»: в редакцию нередко приходят письма от читателей. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию историю жителей Якутска, рассказанную от первого лица. А также их жизненным зарисовкам, сделанным в «красной зоне».

***

Мы с супругой перенесли заболевание COVID-19 летом 2021 года. И довольно легко. Я понял, что заболел, когда градусник показал температуру 37,1. Но в нашем окружении есть люди, переболевшие в тяжелой форме; были, к сожалению, и умершие. Течение болезни все описывали размыто: «Ни с чем не сравнимо»; «Это нечто»; «Тяжелая болезнь, впервые такое»; «Страшно, дышать трудно». Престарелых охватывают панические атаки, боязнь умереть. Молодые же переносили болезнь на ногах, вообще ее не замечая. Бывало, что привитые заболевали по новой, и в более острой форме.

***

В конце августа врач при выписке уверял, что у меня сейчас иммунитет на шесть месяцев. Но 30-го сентября вновь появились признаки: ночью температура 38,5, кашель, головная боль, упадок сил, плохой сон. Единственный плюс − от температуры прошла двухлетняя хроническая заложенность носа. Обоняние не пострадало. В «красной зоне» санчасти МВД взяли мазок на ПЦР, выписали больничный лист, лекарства.

***

Температура 38 градусов при COVID-19 переносится крайне тяжело. Пропал аппетит, раздражал дневной свет. Почему-то стал нервировать желтый цвет стоящего в спальне деревянного стула. Буквально обессилел, не мог встать с постели. Через два дня по телефону попросил санчасть отвезти меня на прием к врачу на машине. Отказались. Я воспринял спокойно, супруга же чрезвычайно возмутилась. Нашли знакомого, жена меня сопроводила. В «красной зоне» находилась пара человек в очереди к врачу, практически уже не соображающий ничего, я лег на стулья − переждать очередь. Весь мир воспринимался в темно-серых тонах. Врач выписала еще лекарства, взяли мазок ПЦР. Стоны мало, но хоть как-то облегчали тяжесть болезни. Помнится, поставили укол димедрола, возможно, по моей просьбе, чтобы я дома, не мучаясь, поскорее уснул.

Материализовался «УАЗ» «Медпомощь»: нас с супругой в сопровождении сестры в «скафандре» повезли в 3-ю поликлинику на компьютерную томографию, а оттуда уже домой. Медсестра старалась все время меня поддерживать. КТ показала поражение легких на 25-30%. Это только начало.

Доковыляв дома до постели, я окунулся в бредовое состояние: замученное вирусом тело лежало отдельно от разума. Время от времени пил воду, пищу организм не принимал, появилось отвращение к чаю. Мимо кровати прошла большая хозяйственная сумка с головой и ножками супруги. Странно, но я не удивился. К вечеру 5 октября мне позвонили из санчасти и сообщили, чтобы я немедленно ехал в инфекционную больницу − ковид-центр на Кулаковского, 42/2: появилось место. Телефон перехватила жена и стала грозно требовать автомашину. Отказали. Сами нашли машину, собрался, уехал.

***

Проковыляв на крыльцо центра, задыхаясь, оперся о стену, стал жать кнопку звонка. Дверь не открывали. Вновь позвонила врач из санчасти, тревожно поинтересовалась: доехал ли я. Рассудок моим ртом ответил, что моей персоне не открывают дверь. Врач попросила включить видеосвязь и показать, куда меня занес произвол судьбы. Отяжелевшим айфоном показал панораму – оказалось, не тот подъезд. Добрел до нужного подъезда; вошел, сел на стул приемной и уронил голову на стол. Не помню, как с медсестрой оказались в лифте, там мой рассудок, который отдельно от организма, моим ртом стал спрашивать: можно ли мне прилечь на пол, стоять не могу. Категорический отказ. Тело опять согнулось и оперлось о стену.

Под руки завели в двухместную палату уже несколько докторов в «скафандрах», там находился больной парень студенческого возраста – Гриша, как позже выяснилось. На автопилоте я сбросил верхнюю одежду и обувь на пол: «Потом уберу...», − рухнул на кровать. Сознание попыталось отключиться, но дружная команда врачей не позволяла: засыпали вопросами по анкетным данным, какие лекарства принимал, и лихорадочно совали в нос пачку мятых бумаг, для того чтобы я в каждом листе поставил подпись. Разум отказывался понимать вопросы врачей, тело вызвало по телефону супругу, и она спокойно всё врачам объяснила.

Появился кислородный аппарат, на лицо надели маску. На жаргоне маска и трубка для дыхания называется «каюри». Это вызвало ассоциацию с собачьей упряжкой и поводком. Я был привязан трубкой к аппарату до конца лечения.

***

Глубокой ночью очнулся, отметил возле кровати сидящих на корточках двух медработников: их тревожило мое состояние. Спросили про самочувствие, через силу ответил: «Живой пока», − и вновь «ушел»… Не помню, сколько ночей они меня так контролировали. Через несколько дней стало легче. Еду медики развозили по палатам. Гриша брал порцию и ставил передо мной на стул. «Спасибо, Гриша!» Но есть не хотелось, пищу я выбрасывал, пил воду. Сильно похудел. Выяснилось: многие больные поначалу ничего не ели. На третий день лежбища благодетеля Гришу выписали. Я зашевелился: брал порцию сам, но не мог толком доесть. После, обессилев от движения, долго отлеживался и восстанавливал дыхание. Это продолжалось недолго, мне стали подносить соседи из смежной четырехместной палаты.

***

Эскулапы щедро дырявили меня уколами и капельницами, горстями «кормили» таблетками, снимали кардиограмму и УЗИ, замеряли показания электронными приборами. Появились галлюцинации. В кислородном аппарате происходят едва слышимые вспышки: под воздействием электричества разлагаются кислород и водород. Мне же слышалось, как громкое эхо от этих вспышек круглосуточно гуляло по всем этажам центра и возвращалось в палату. Вечерами на фоне разговоров соседей и медиков в коридоре я слышал голос пятилетней девочки, которая весело с кем-то разговаривала у двери в палату. Позже медсестра мне сказала: «Детей сюда не пускают, не пугайте нас»!

Изредка ходил до кулера − набрать кипяток для чая – метров 15. Вполне хватало задохнуться.

По утрам каждый вход медиков в палаты к больным сопровождается вопросом: «Как самочувствие, как спалось»? Поначалу неуверенно отвечал: «Пока жив…». Но упадническое настроение мне совершенно не присуще, и я стал тихим и дрожащим голосом отвечать: «Удивительно прекрасно»! Еще позже стал добавлять: «Грация на девять баллов, пластика на восемь с половиной»!

***

12 октября средь бела дня в палату радостно вошла супруга: «Ну, здравствуй, дорогой»! − это не было галлюцинацией: ее определили на лечение, стало гораздо веселей. И веселее бред: я уже «разложился» на три составляющих: рассудок отдельно от организма витает у головы, а на теле кольцом лежит огромная золотистая змея, жующая свой хвост и бессмысленно смотрящая в мои глаза. И вся эта комбинация и есть мое «я».

По утрам мы уже в два голоса заверяли медиков: «У нас все удивительно прекрасно, кормят превосходно, уколы ставят нежно, по голове гладят ласково»! Супруга переносила болезнь значительно легче, чем мое бренное тело. И уколы с капельницами на ее излечение действовали гораздо быстрее.

Больные в центре разные: интеллигентные и культурные, криминального вида; хамовитые, капризные и шумные, требующие к себе особого внимания – таких единицы. А еще неслышные и невидимые; женщины все культурные. Был и очень шумный больной хам, которого я назвал «авторитет из хотона». Поразило крайнее терпение и спокойствие медиков. Вряд ли я день продержался бы на такой работе.

***

Вскоре появился зверский аппетит – усилия медиков сдвинули дело в сторону поправки. Очень понравились свекольный и молочный супы – первые тарелочки, которые я даже облизал. Рассудок решил вернуться на место, галлюцинации прекратились. Дети стали привозить передачи с вкусностями, что очень меня радовало: организм требовал калорий. Но я стал отмечать очередную напасть: проблемы с памятью! Не мог вспомнить многих элементарных вещей: надо полагать, рассудок еще не весь вернулся на свое место.

По жизни у меня очень плохой почерк, но в школе был отличный. Я твердо решил заняться восстановлением почерка и памяти. Благо свободного времени в центре много. Хорошо, что взял из дома ручку с блокнотом. Пролистал блокнот – ужаснулся: многое из ранее мною написанного не смог понять: криво, косо, как инсультный писал. Как я сам себя расшифровывал?!

Взял себя в руки. Затем взял в руки авторучку с блокнотом и стал писать: элементарно о том, что происходит за день. Старался писать медленно и каллиграфически: как учили в школе. С удовлетворением отметил, что получается так, как писал с восьмого класса. Через пару дней память восстановилась!

***

14 октября последний укол. Далее только таблетки убывающими порциями, анализы ПЦР и кровь на сахар. Медикам я доверился полностью, поэтому один раз очень удивился, после того как медсестра уже проколола палец для анализа крови на сахар уже ранее открытым шприцом. Это было перед ужином, 21 октября.

Два раза за период лечения меня в состоянии «никакой» возили на компьютерную томографию в Медцентр. Больных возят на «УАЗах». У всех «дверная болезнь»: задние двери плохо открываются и закрываются. Один раз, когда водитель снаружи захлопнул дверь, на пол упала отвалившаяся дверная ручка. Водитель не увидел, но добавил:

− Смотрите за дверью, открыться может!

– Значит, подышим!

В машине 9-12 человек, это вместе с 1-3 санитарами и водителем. Водитель без «скафандра» отгорожен от салона стандартной пластиковой перегородкой. Кроме штатных сидушек, в салоне простые стулья и 1-2 инвалидные коляски. Некоторые больные едут с кислородными баллонами, которые быстро опустошаются.

Санитары и медсестры при входе и выходе из машины трогательно внимательны и предупредительны: «Осторожно, спокойно идите, не торопитесь»! Помогают всем больным выйти из машины. «Тяжелых» они ведут под руки. Выздоравливающие, особенно женщины, тоже помогают: даже могут задыхающимся «тяжелым» надеть на обувь бахилы.

Ложусь на аппарат КТ. Аппарат женским голосом просит не дышать! Сил не дышать хватает на три-четыре секунды. Далее, еще сильнее задыхаясь от всей канители, которую в обычной здоровой жизни я бы никак не заметил, едем «домой» – в ковид-центр. Падаю в кровать. КТ – 55 % поражения легких, всегда слабое давление.

***

17 октября супругу выписали и в тот же вечер подселили больного: назову его Е.С., лет под 70. Как и я в свое время, он сбросил одежду и обувь на пол и упал в кровать. Его сопровождала одна медсестра, и без фанфар, из чего я заключил, что Е.С. не совсем «тяжел».

Ночью Е.С. стал заливаться кашлем, мне стало не по себе: вдруг я выздоравливаю, а сейчас опять заражусь?! Загерметизировался медицинской маской. Утром мы с ним познакомились: я назвал свое имя, в ответ он прошептал свое. Убрав его одежду в шкаф, я дал ему медицинскую маску. Он ее почему-то подцепил под нижнюю челюсть, так она и висела под ней неделю и днем, и ночью, а после вообще ее снял. Е.С. выразил твердое мнение о том, что «маска не поможет». Забегая вперед, отмечу, что за день до моей выписки Е.С. изменил мнение на «маска все же помогает». Но в маске я его так и не видел.

Первые дни мы делили кислородный агрегат по очереди, но Е.С. дышать кислородом не понравилось. Три-четыре дня он лежал не вставая, пищу я ему подносил и ставил на стул. Наконец он поел и начал изредка вставать. Я же несколько раз в день стал заниматься «пробежками»: минуты две бродил по коридору, после отлеживался.

Е.С. ездил отдыхать на свою родину, а обратно возвращался на поезде до Нижнего Бестяха: «Все чихают, кашляют! Никакого контроля»! – в вагоне он и подхватил коронавирус, что не сразу понял.

***

26 октября меня обрадовали: «Андрей, танцуйте, выписывают! Далее − амбулаторное лечение». Сообщил семье, супруга тут же попросила написать медикам от нас благодарность. Пролив семь потов, написал на листе бумаги слова сердечной благодарности всем медикам ковид-центра. Пожелав им и их семьям, чтоб у них всегда все было удивительно прекрасно!

Орфография и пунктуация автора сохранены.