Аиза Решетникова: «Теперь я слушаю то, что хочу»

Аиза Петровна родилась в семье легендарных актеров Якутского драматического театра. Отец Петр Михайлович Решетников — народный артист РСФСР и ЯАССР, сыгравший более 130 ролей, первый якутский киноактер, мама — Ирина Михайловна Максимова — одна из первых якутских солисток балета.

С ней всегда интересно общаться, а ей всегда есть что рассказать и вспомнить, настолько богат внутренний мир директора музея музыки и фольклора. Но не будем забегать вперед. Обо всем из первых уст.

— Мои родители, оба — служители муз, познакомились в театре. Папа в то время пел в хоре, которым руководил Марк Николаевич Жирков. Занимался в студии при театре, там они изучали и танцы, и хор, участвовали в спектаклях. Полина Константиновна Розинская даже обучала их игре на фортепиано. Он был настолько способным человеком, что в гостях мог сесть за пианино и аккомпанировать любому, что бы он ни спел.

Это был прирожденный комический актер, ему нравилось, когда зрители смеялись. Папа пел со сцены, читал скороговорки-­чабыргах, пластично входил в образы. В общем, был воплощение юмора и смеха. Его очень любили зрители, особенно на гастролях. Причем приходили заранее и договаривались, чтобы Петр Михайлович остановился именно у них. После спектакля обязательно шел концерт, потом все собирались уже в той семье, где он остановился. Наступал настоящий праздник. Смех тогда был так нужен людям.

Ему было 45 лет, когда его не стало. Ровно за год до этого я уехала учиться в центральную музыкальную школу в Москве, это было в 1960 году. И у нас был только год переписки с ним.

— Родители были разведены. Мама вышла замуж во второй раз за Романа Семеновича Никифорова. И было собрание, где ее и отчима выгнали из театра, а также из партии, так как нельзя было оставаться в партии тем, кто разрушает ячейку социалистического общества. Их сослали на южный берег Северного Ледовитого океана, в поселок Кюсюр Булунского улуса. А я осталась с отцом.

— Ничто не помогло: ни то, что она очень красивая балерина, ни то, что она ведущая актриса театра, которая играет в главных ролях в спектаклях. Ее первая роль была в драме Тимофея Сметанина «Лоокут и Ньургусун». Папа пытался ее защитить, но не добился ничего, и на два года мама с отчимом уехали в Кюсюр. Работы там не было. Отчим устроился в рыболовную бригаду, мама вначале была посудомойкой, потом работала на кухне. И, кстати, научилась там прекрасно готовить. В то время в поселке жили сосланные генеральские, офицерские жены из Литвы, Прибалтики. По их рецептам она освоила европейскую кухню.

— Я родилась 10 февраля 1945 года, восьмимесячной. До меня у родителей был мальчик, но он умер в младенчестве. И понятно, что за меня волновались, боялись. Укладывали спать в железную ванну, стоявшей возле печки. И там я, по воспоминаниям Полины Константиновны Розинской, вся укутанная в одеяло, спала, как в инкубаторе. Она с балериной Аксенией Посельской часто приходила в гости к маме. Теперь ее именем назван колледж хореографии. Аксения Васильевна «подарила» мне мою подружку Наташу, с которой мы вместе росли при театре. У нас не было детских садов. Она была для меня старшей сестрой, хотя не была старше меня. Ну, видимо, балерины раньше взрослеют, так как рано выходят на сцену, как и на пенсию.

— Жили мы во дворе Якутского театра. (Здание Свято-­Троицкого собора. К.Э.). Позже это театр эстрады, известный в народе как «Чароит». Там стоял маленький беленький домик, где жили артисты. И вдруг я этот домик увидела на юбилейной выставке художника Леонида Кима. Столько чувств вызвала эта картина: я была поражена, увидев башню Тыгына и его. Раньше эта башня стояла напротив академии наук, позже ее перенесли на территорию музея имени Ярославского. К сожалению, столько простояв, сейчас она для нас утеряна навсегда — сгорела.

— В первый класс я пошла в школу № 3, а через год здание забрали под медфак (теперь мединститут). Нас же перевели в двухэтажную деревянную школу № 17, она и сейчас на том же месте, но только каменная. А потом нас определили в якутскую прогимназию. И вот же судьба, это здание передали нашему музею музыки и фольклора. Сейчас это уже памятник истории и архитектуры, а мы ­когда-то учились в этом здании.

— Отцу дали новую квартиру, и мы переехали на улицу Каландаришвили, 28 (позже № 32). Это были одноэтажные типовые четырехквартирные дома. Отдельный двор, калитка, с которой мы выходили сразу в студенческий район. Очень хорошо там было. Помню, как все дружно играли в футбол, даже девочки. Папа дружил с Георгием Федоровым и его семьей, которые во многом была для него примером. Жена Георгия Федорова Вера Михайловна работала фельдшером в тубдиспансере. Какая же она была красивая, поэты посвящали ей стихи. Была дворянкой, а ее муж Георгий из красноармейцев достиг поста секретаря президиума Верховного Совета. Я дружила с их дочерью Лялей, мы с ней заходили к нему на работу.

— И вот Лялю начали учить музыке, у них уже было пианино. Мне папа тоже купил пианино «Ростов-на-­Дону». Такое звонкое, все соседи слышали, как я играю. Мы стали ходить на уроки музыки домой к частному педагогу, литовской переселенке Гутте Моисеевне Тувье.

— Когда Тувье уехали из Якутска, я продолжила занятия в музыкальной школе, взяли в четвертый класс. Я же не проходила этих музыкальных занятий, не могла выговорить «сольфеджио». Конечно, слабенько там преподавали, но за год меня из четвертого класса музыкальной школы ­как-то перевели в седьмой. А это уже выпускной. Играла я хорошо, даже выступала на сцене Якутского театра. Помню, как папа объявлял мои номера на смотрах школьной самодеятельности.

— В театре проходил I фестиваль молодежи и студентов Якутии. Мы на этом концерте играли по два-три произведения. Сидели преподаватели, во главе стола — такой толстый дядька. А это был Михаил Николаевич Анастасьев, легендарный человек, который в годы вой­ны организовал центральную музыкальную школу для особо одаренных детей. Он приехал в Якутск в статусе замминистра культуры РСФСР. На том фестивале, на конкурсе пианистов я заняла второе место, так была отобрана в седьмой класс центральной музыкальной школы. Тогда же Анастасьев отобрал Анегину Ильину, Фиру Алексееву в училище при консерватории — по возрасту.

— Фира Алексеева сейчас живет в Канаде, давно эмигрировала и написала книгу. Меня немножко коробит, что она не до конца честна в своих воспоминаниях о Якутске. Пишет, как она поступала в училище, а это же была квота для Якутии. Но больше меня смешит, что она видела из заледеневшего окна, как по проспекту Ленина пробегают олени и зайцы. Что?! Они жили возле школы № 1, раньше это 8‑я школа. Какие зайцы и олени? Вот так ей хочется подавать себя в Канаде. Такова ее фантазия.

— В Москву я поехала сама. Я была там, когда с группой детей летала в «Артек». Это были очень короткие перелетные рейсы, раз восемь садились, а может и больше, прежде чем приземлиться в Москве. Был очень тяжелый перелет: Якутск-­Киренск-Тахтамыгда-­Красноярск и т.д. И вот, когда летела в первый раз, я поняла, что Лялька Федорова нам врала. Она рассказывала, что они высовывали из иллюминатора головы и отламывали от облаков кусочки льдинок, что они были такие вкусные, пушистые, разные на вкус, как… мороженое.

— В столице нашей родины я стала ученицей музыкальной школы. Тогда не было иногородних, в основном учились москвичи, поэтому не было ни интерната, ни общежития. Мама сняла мне комнату, где ­когда-то жила Аксения Посельская. Инструмента, конечно, не было. И мы вместе с Вовкой Крайневым бились за один класс, где был наш любимый инструмент. К 7 утра прибегали, кто опережал, тот и садился за пианино.

— Как я тогда жила? На подоконниках делала уроки, ела в буфете. Этот недогляд и сказался на здоровье. Заболела туберкулезом, попала в больницу. Весь класс ходил ко мне, как на экскурсию. Я запрещала целовать себя, можно было только нюхать по-якутски.

— Все лето прожила под Москвой в противотуберкулезном санатории. И осенью, совершенно отъевшаяся, вернулась в восьмой класс: меня не стали оставлять на второй год. Я училась на «отлично», потому что их математика, да и все остальные предметы — физика, химия и т.д. были по сравнению с нашей учебой в Якутске сплошной профанацией. Единственно подводили меня уроки по сольфеджио. Однокурсники писали трех-, пятиголосные диктанты. Я же легко справлялась с двухголосными, в третьем голосе иногда ошибалась. Поэтому была «4».

— В годы учебы приезжала очень редко. Когда не стало папы, мне назначили пенсию в 68 руб­лей. Помню, это были большие деньги по тем временам. Могла сама съездить в Ленинград, Прибалтику, Киев к подругам. Так и делала, ходила там во все музеи и на концерты.

— Мама была уже в Татте, тогда объявили эксперимент по созданию народных театров, на республику дали две штатные единицы. Поклонница ее творчества Мария Климентьевна Алексеева вспомнила, что на берегу Северного Ледовитого океана живут артисты. Так мама стала режиссером и основателем народного театра в Ытык-­Кюеле.

— Но и в Кюсюре мама с отчимом уже организовали народный театр, в клубе они ставили «Лоокут и Ньургусун», «Сайсары». Работали бесплатно, даже ездили на гастроли. Все это они потом поставят и в Таттинском театре. Началось триумфальное шествие народного театра. Мама — режиссер, исполнительница Ньургусун. Выиграли фестиваль в Улан-­Удэ, потом на Урале. И приехали в Кремлевский театр. Это был фурор! Я так волновалась тогда, на якутском же языке исполняли.

В прошлом году именем моей мамы Ирины Максимовой в новом микрорайоне села Ытык-­Кюель назвали улицу.

— Моя мама из рода Поповых, ее родня жила в местности возле большого озера Ойун, где жила и семья Платона Ойунского. Оттуда он и взял свою партийную кличку, тогда еще не был написан «Красный шаман». Мы — родственники. Просто мама никогда не афишировала этого.

— В одном из писем отец мне написал (я до сих пор помню наизусть): «…Ты — одна из немногих, кому посчастливилось учиться в Москве. Надо почерпнуть все из культуры великого города. В Европе были века Просвещения, ты должна стать просветителем своего народа…». Что я и делала. Да и окружение было очень образованное, интеллигентное.

— Я дружила с девочками — скрипачками, виолончелистками. Ходила к ним в гости, ночевала у них. С семьей одноклассницы Маши Янышевска-­Слессарь мы ездили в Ленинград, где останавливались у их родственников. Иногда нас сопровождал двоюродный брат Маши Роман Сеф, который в то время как раз вернулся из лагерей. Позже он стал детским писателем, драматургом, переводчиком. В него была очень влюблена известная поэтесса Юнна Мориц. А экскурсии проводила, просвещала нас искусствовед Паола Волкова. Представляете!

— В 60‑е годы появились «Таганка», «Современник». Я — большой театрал. Тогда легко было попасть в театры, ­как-то все было доступно. И наше постпредство в Москве поддерживало; папин друг, который работал там, давал мне депутатскую корочку, по которой я могла купить в специальной кассе билеты на любой спектакль. Билеты стоили 3–4 руб­ля, я всегда покупала на двоих. Приглашала девчонок, потом появился Володя, мой будущий муж.

— Отец выписывал много журналов: «Театр», «Искусство кино», «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь», для меня — «Советскую музыку», ну и детские журналы. Он же не учился в театральном, поэтому набирался ума-разума, читая рецензии к спектаклям. В них же был полный разбор по ролям, например, как ­кто-то сыграл Ревизора. Все свои роли сверял по этим рецензиям, особенно, когда играл Ленина.

— Очень ценю мысли другого человека, который высказался о том или ином спектакле, фильме. И я после отца читала эти профессиональные журналы, научилась выхватывать характеристики персонажей. Мы же в школе тоже писали сочинения, и мне это помогало блеснуть. До сих пор люблю читать рецензии и сама пишу.

— Я много читала, ходила в юношеский зал Ленинской библиотеки, ездила в «Третьяковку». Долго не могла понять Андрея Рублева. И в библиотеке читала, выписки делала, шла в музей и смотрела на его иконы. И так по нескольку раз. С ­чьим-то высказыванием иногда не соглашалась, так развилось критическое начало. Не нравилось, что о сути не говорят, что там изображено, чем отличается его «Троица» от других художников. Вот так я себя воспитывала. Это мне сильно помогло в будущем.

— На четвертом курсе консерватории я вышла замуж. И тут мои подруги говорят, что надо консерваторию закончить беременной, тогда будет возможность остаться. Так поступили многие, но я вернулась в Якутск, а в конце октября родила первенца.

— Мой муж Владимир Осаковский — первый генетик в Якутии. После МГУ он поступил в аспирантуру генетики, попал прямо к Дубинину. Защитился, преподавал генетику, до сих пор работает в лаборатории — исследует вилюйский энцефалит. У нас двое детей. Сын и дочь.

— К­ак-то вижу, что сын с интересом читает про новую школьную реформу в газете. Узнал, что можно экстерном закончить школу. Спросил меня, что это. Я говорю: «Как Ленин закончил за год два класса». Сын тоже захотел. Сам пошел и написал заявление, из класса к нему примкнул один парень, потом еще третий. Так они втроем окончили школу на год раньше. И Володя поступил сразу на два факультета: биологический и английский. Потом отправил свои документы в Джорджтаунский университет нобелевскому лауреату Гайдушеку, и его пригласили в этот вуз.

— Слава богу, что три консерваторки, работавшие на телевидение и радио: Полина Константиновна Розинская, Галина Михайловна Кривошапко, Феврония Алексеевна Баишева — отвоевали меня у театра. Это моя самая большая благодарность им. Что такое концертмейстер в театре? Подходит он, бедный, к доске расписаний. И узнает, что уже завтра в ­каком-то предприятии концерт. И там ­столько-то у тебя солистов, репертуар, который ты никогда в жизни не видел. Это как? А на радио уже производство. Там известно, какая песня, какого числа, месяца вой­дет в эту программу.

— На радио и телевидении к тому же слышишь себя со стороны, лучшего педагога нет. Поэтому я своим певицам строю эту же концепцию. Идем на запись, а потом разбираем. Вот тут не додержала, тут побежала, а ­где ­замедление-то? Воспитала и горжусь Альбиной Борисовой, рада, что сделала такую звезду. А Анна Дьячковская! Это великая актриса, столько эмоций в ней!

— Когда я приезжала в Москву, мне девчонки говорили, мол, ну куда ты едешь к своим медведям. Они уже сами играли в лучших оркестрах и ездили по всему миру. Но когда я приезжала и рассказывала, что я играла за год, девчонки бывали потрясены всегда. Да ладно, ты что, циклами играешь, как Николай Рубинштейн?..

— Работа на телевидении и радио — это такая школа, такой драйв. Рада, как сложилась моя судьба. Счастлива, что имела возможность играть на инструментах Скрябина, Чайковского, Листа, Гайдна, Моцарта. На инструменте Моцарта обнаружила, что самая последняя нота — это фа третьей октавы, дальше нет клавиш — не было их в роялях той эпохи.

— Посетила все музыкальные музеи Австрии и Германии. Я благодарна Валерию Шадрину, который организовал концерты в 14 городах Америки. Мы выступали в ООН, в кафедральных соборах. Это такой гений был, совсем мальчишка в одиночку организовал Дни якутской музыки в Москве, без всяких оргсобраний.

— Теперь я слушаю то, что хочу. Для души…