Цензура и письма с фронта

Поток писем с фронта был велик, особенно когда армия находилась в обороне, но сведения о катастрофическом положении на фронте в них, как правило, не доходили до тыла. С августа одной из важных задач цензуры, кроме обнаружения признаков агентурных сообщений и разглашения секретных сведений, было недопущение в тыл информации о наших больших потерях.

«Очень беспокоится о своей семье»

Без цензуры писем могли обойтись, пожалуй, лишь во время Крымской войны 1853-1856 гг. – солдат служил 25 лет и уже после 5 лет службы практически навсегда терял связь с земляками, ибо служивый и его родственники были в основном неграмотны.

Бойцы из Якутии никогда не жаловались на трудности и гибель своих сослуживцев. Однако с конца 1943 г. из действующей армии стали приходить письма, очень неудобные для наших партийных чиновников. Красноармейцы, призванные из Чурапчинского района, беспокоились, не получая известий от своих родственников.

Напомню, что в 1942 г. по инициативе первого секретаря Якутского обкома ВКП (б) Степаненко часть населения этого района под предлогом борьбы с засухой переселили в Кобяйский и Жиганский районы. Пусть, мол, колхозники там занимаются рыболовством, раз засуха не позволяет выращивать хлеб и разводить скот. Но переселение подготовили плохо, чурапчинцев поселили в такие места, где люди никогда не жили. При царе в те края не отправляли даже уголовных ссыльных. И много чурапчинцев умерло от голода…

Одно из первых писем было получено в Чурапчинский райкоме партии из воинской части с номером полевой почты 74529. Замполит Братков сообщал, что красноармеец Сергей Фёдорович Абрамов с 1941 г. не получает писем от своей жены и своего отца. Далее сообщалось, что боец Абрамов был в 1941 г. ранен и «очень беспокоится о своей семье». Замполит Братков просил «выяснить, где находятся его жена Абрамова Пелагея Григорьевна и трое детей и отец Абрамов Фёдор Дмитриевич, их состояние».

Затем в райком пришло письмо (полевая почта 45410-А), написанное 6 февраля 1944 г. старшим лейтенантом Пановым, сообщавшее, что его боец Слепцов Иннокентий Фёдорович с августа 1943 г. не получает писем от своей жены Прасковьи Ивановны Слепцовой, проживающей на территории Сыланского сельсовета. Офицер также просил как можно быстрее прислать рекомендации для поступления Слепцова в партию, так как он был кандидатом в члены ВКП (б) с «уже просроченным кандидатским стажем».

17 февраля 1944 г. было получено письмо от парторга воинской части (с номером полевой почты 26585Е) Баранова, писавшего, что его боец Козуров (скорее всего, Кожуров) с 1942-1943 гг. не имеет писем от своей матери Козуровой Харитины Исааковны, проживавшей в «селе Мандагай, в колхозе имени Тельмана». Парторг писал, что все попытки узнать о матери его бойца «через с/с и колхоз остались безрезультативными». Далее он просил разыскать её и, добавив, что Козуров «является лучшим красноармейцем, он лучший снайпер-истребитель…имеет на счету 14 истреблённых белофиннов».

Наверняка были и другие подобные послания.

Требование генерала и денежные переводы

Как отвечали на такие запросы и удалось ли разыскать семьи фронтовиков – сведений о том пока не обнаружено. На письмах с фронта также не имеется никаких виз, предписывающих предпринять какие-то действия... Правда, некоторым воинам повезло. В 1945 г. к поискам родных подключилась даже газета «Правда». Конечно, публикаций о розыске родственников в ней не было, но письмо от редакции главной газеты страны, полученное в райкоме, заставляло вести поиски пошустрее.

Но самый большой переполох вызвало в феврале 1945 г. письмо от генерал-майора авиации Фёдорова. Писавшие прежде офицеры просто просили найти родственников своих солдат. Генерал же в приказном тоне требовал найти семью красноармейца Алексея Бродникова. И новый секретарь райкома партии Фёдоров отписал, что Марфа, жена Бродникова, послана учиться в Якутск в двухгодичную юридическую школу, его сестра Евдокия благополучно работает машинисткой, а отец Спиридон, к сожалению, умер ещё в 1944 г. Письма на фронт писали, но приходил ответ, что изменился номер полевой почты…

Положение изменилось, когда при новом председателе правительства ЯАССР Илье Винокурове и сменившем Степаненко секретаре Якутского обкома Масленникове началось частичное возвращение чурапчинцев домой. Анализ писем, проверявшихся военной цензурой, показал, что фронтовики интересовались не только тем, как живут их родные, но и спрашивали, дошли ли до них денежные переводы и что можно купить в тылу на эти деньги. Дело житейское, каждый нормальный мужик беспокоится, как живёт его семья без него.

Ещё в 1941 г. были приняты меры по денежному поощрению отличивших военнослужащих. За уничтожение танка противника наводчик противотанкового ружья получал из полковой кассы 500 рублей, второй номер – 250; наводчик и командир танка (орудия) – по 500 рублей. За уничтожение танка «индивидуальными средствами» – 1000 рублей, если в этом участвовали несколько человек – 1500 рублей делили на всех поровну.

Лётчику выплачивали 1000 рублей за сбитый одномоторный самолёт; за двухмоторный – 2000. За крупный ремонт тяжёлого танка в боевых условиях платили 800 рублей, за ремонт среднего – 500. Выплаты за боевые заслуги были значительным доходом для военнослужащих. Зарплата лейтенанта тогда была 1000 рублей, младшего лейтенанта – 800, а сержанта – 150 рублей. Тратить деньги на фронте было тогда негде и не на что. Система военторгов была ещё не развита, а магазины в прифронтовой полосе не блистали изобилием.

Отрицательная информация практически не доходила из тыла до фронта. Это была заслуга населения, понимавшего, что на войне тяжелее, чем в тылу, а не цензоров.

«Папа, я очень рад, что ты живой. Мы живём хорошо. Хлеб едим каждый день». Такие слова были в письме одного мальчика из Якутска. Желание ободрить фронтовиков и поддержать их боевой дух было очень важным признаком существования веры в победу.

О коровах и немецком климате

Почта, кстати, помогла проведению одного из государственных мероприятий по поддержке семей фронтовиков. Например, будущий Герой Советского Союза Клавдий Краснояров 11 мая 1943 г. писал жене: «Дуся, прошу, держи корову для ребят, хоть немножко добивайся покоса и коси сена. А если не будет коровы, то совсем плохо будет с ребятами. Потому что я, когда ехал на фронт, то по дороге литр молока стоил 60-70 руб., да не густо, скоро не купишь».

А корова упомянута не зря. После того, как за ошибки в управлении сельским хозяйством сняли с должности руководителя Якутского обкома Степаненко, всем райкомам предписали обратить внимание «на ликвидацию бесскотности и бескоровности хозяйств фронтовиков». Конечно, выделяли не самых лучших коровёнок, обычно старых и комолых, но зато совершенно бесплатно. К этой акции подключились даже замполиты боевых частей действующей армии. Если жена или мать солдата в письме жаловалась, что столкнулась с волокитой и не может получить положенную ей бурёнку, то замполит сообщал об этом местному военкомату, оттуда писали в райком, после чего председатель колхоза, получив нагоняй, с извинениями сам приводил корову.

Потом фронтовик получал радостное письмо о том, что в его доме теперь появилось своё молоко, а замполит, естественно, представлял это как лучшее проявление заботы Советской власти.

Значение письма с фронта или на фронт очень хорошо понимали даже не самые сознательные граждане. На почтамте в Якутске некие Иванова и Пшенникова с 1941 г. незатейливо похищали денежные переводы и ценные посылки, причём отправляемые и за пределы ЯАССР или получаемые из-за пределов Якутии. Правда, немножко совести у них всё же сохранилось, и они не трогали переводы, посылаемые фронтовиками своим семьям, и посылки, отправляемые на фронт (последние с 1941 г. полагалось принимать во всех отделениях почты бесплатно, если их вес не превышал 4 килограмма). Когда воровок поймали в 1943 г., они пытались представить это как смягчающее их вину обстоятельство. Но это не помогло.

В последних своих письмах перед демобилизацией бойцы из Якутии, особенно колхозники, с удивлением писали о том, что уже в апреле в Германии начинает зеленеть трава на полях. В понимании якутского крестьянина, привыкшего к жутким морозам, летним заморозкам и засухам, немецкий климат был вообще курортным.

И чего только Гитлеру не сиделось спокойно?