Цензура во спасение

Проще говоря, орган цензуры. Любая книга, статья, радиопередача, фильм, фотография, киножурнал, театральная постановка, картинка и скульптура могли быть опубликованы лишь после получения визы уполномоченного Главлита.

Дровяной скандал

После 22 июня 1941 года из Главлита СССР были получены новые инструкции, запрещавшие упоминать об аэродромах, количестве тракторов в районах и численности старательских артелей. Опасались, что фашистская разведка узнает, сколько у нас
пилотов гражданской авиации, способных управлять бомбардировщиками, число призывников-трактористов, будущих танкистов и сколько добыто золота. Сотрудники Главлита, пропускавшие в прессу даже просто казавшиеся сомнительными сведения, подвергались служебным взысканиям.

Например, в газете «Кыым», в № 79 от 2 апреля 1942 г. цензор Рогожин пропустил критическую заметку о том, что в городе Алдан 250 членов семей красноармейцев не обеспечены работой и некоторые из них так и не снабжены дровами, обещанными ещё 3 месяца назад. Проводя служебное расследование, начальник Главлита ЯАССР Полуэктов указал, что журналисту нужно было критиковать конкретную организацию, отвечавшую за трудоустройство и снабжение топливом, а не разрешать публикацию сведений, которые «могут быть использованы враждебными элементами для антисоветской агитации».

Также была наказана цензор Аметина Пулькина: из-за её недосмотра в газете «Ленский судостроитель» от 18 апреля 1942 года раскрыли дислокацию Карской авиабазы, прикрывавшей Северный морской путь. Впрочем, начальник Главлита Полуэктов лишь ограничивался служебными наказаниями, не передавая дело в НКВД. Он же сдерживал и излишне ретивых цензоров. Начальник Жиганского райлита Борисов ухитрился изъять из библиотеки… избранные сочинения Ленина, объяснив это тем, «что в составе редакции сборника фигурирует враг народа Стецкий».

Цензор в Усть-Янском районе ещё 26 ноября 1941 года конфисковал из библиотеки сборник стихов А.С. Пушкина на якутском языке, так как «перевод редактировал Ойунский, разоблачённый как враг народа». Эти книги возвратили в библиотеки по личному приказу Полуэктова.

С 1 января по 1 июля 1942 года цензоры в Якутии проверили 1113 библиотек и 401 книготорговую точку, изъяв 6370 книг, брошюр, журналов и газет. В печати и на радио зафиксировали 166 «вычерков» и 63 нарушения. «Вычерком» называли изъятие ошибочной или сомнительной информации. Нарушениями считали «перечневые» ошибки (публикация того, что включено в перечень запрещённой информации) и «политико-идеологические» ошибки, как, например, статья в газете «Кыым» о нехватке рабочих мест и дров для семей красноармейцев. К последним относили и чисто грамматические искажения и опечатки.

Тонкости §29

Иногда дело доходило до абсурда. Весной 1942 года из сценария радиостатьи «Участие трудящихся ЯАССР в Отечественной войне» изъяли сообщение о гибели депутата Верховного Совета республики Николая Горохова. Одновременно усилили и общую цензуру.

Той же весной цензор Серкина запретила выпуск на республиканском радио рассказа участника войны, видевшего, как немецкий самолёт сбросил бомбу, от взрыва которой погиб один ребёнок, а другому оторвало руку. Серкина сослалась на §29 последней инструкции Главлита СССР, запрещавший «публиковать случаи нарушения нормальной жизни крупных населённых пунктов, вызываемых налётами врага, а также воздействием враждебных элементов и агентов врага». Вообще-то запрет имел смысл: противник не получал подтверждения об успешности своих авианалётов и таким образом пресекалось распространение паники.

Представим себе истеричный прямой выход в эфир, например, 12 августа 1941 года: «Сегодня, в 8 часов утра по московскому времени, немецкий самолёт-разведчик облетел Кремль, пройдя два круга дымовых завес с перекрестием в центре. Несмотря на упорное противодействие ПВО столицы нашей Родины, фашистам удалось сбросить через этот своеобразный дымовой прицел 1000-килограммовую бомбу. По сообщению коменданта Кремля, от её взрыва погибло 15 красноармейцев охраны, 40 – ранено, 13 – пропало без вести, выведена из строя правительственная телефонная сеть, обеспечивавшая связь с наркоматами обороны, иностранных дел и НКВД, повреждены кабинет и гараж товарища Сталина, общежития сотрудников охраны. Очаги поражения устраняются, всем пострадавшим оказана необходимая медицинская помощь».

Всё это произошло на самом деле. Но много ли пользы получилось бы от такого репортажа? Нервозности и паники хватало и без того. Однако с другой стороны, §29 вполне могли с пользой для дела обходить. Что, кстати, и предписывал начальник Главлита ЯАССР Полуэктов. Разбирая действия цензора Серкиной, он писал, что рассказ о налёте самолёта врага вырезан необоснованно, и нужно было представить это, как случай, произошедший на оккупированной территории (что не запрещалось). И что был упущен случай дать информацию, способную помочь тому, «чтобы каждый советский гражданин знал о зверствах, чинимых фашистскими бандитами и воспылал ненавистью к гитлеровской грабьармии».

Как цензура спасла США

При необходимости представитель Главлита мог находиться прямо в студии, слушая эфир через телефонные наушники и в случае чего прервать радиопередачу, просто отключив электроэнергию одним ударом по рубильнику. Все радиопередачи (даже детские!) выходили в эфир лишь после утверждения сценария.

В 1941 году в Якутском радиокомитете ввели своеобразное техническое новшество для пресечения несанкционированного выхода в эфир: двери студий имели устройство для электрической блокировки микрофона. Правда, из-за этого бывали помехи – иногда про это забывали и нового диктора не слышали, покуда не догадывались выключить блокировку.

Ещё до окончательного завершения битвы за Москву в ЯАССР начали прибывать раненые фронтовики, отправленные в отпуска. До 1941 года участник боёв у озера Хасан и на Халхин-Голе почитался, как живая легенда, а воевавший в Испании или в Китае вообще считался сверхчеловеком. Исходя из этого, секретарь Якутского обкома по пропаганде Бордонский предписывал окружить раненых фронтовиков заботой и вниманием и «широко использовать их в агитационной работе в качестве агитаторов». Но понимая, что времена ныне уже не те, война, несмотря на успехи в битве за Москву, неимоверно трудна, Бордонский предпринял и меры предосторожности. Всем секретарям горкомов и райкомов велели «не допускать ни в какой мере неправдивые и неправильные выступления».

Опасались, что фронтовики, в большинстве своём получившие психологические травмы, неизбежные для участников войны (помните, раньше много говорили об «афганском синдроме»?), способны говорить неудобные слова.

Любые свидетельства о превосходстве противника даже хоть в какой-то одной сфере (снабжении, транспорте, связи и т.п.) могли истолковать как пораженческую агитацию. Но о таких случаях в 1942 году не известно. Лишь в 1943 году в Мухтуе был арестован участник войны Рязанцев (1905 г. рождения, русский, из середняков, грамотный, беспартийный, не судим, семейный). Обвинялся он в пораженческих высказываниях и был приговорён к 5 годам лагерей. Вышестоящие судебные инстанции отказались пересматривать его дело.

Не оправдывая репрессии, нужно всё же отметить, что цензурные предосторожности бывали полезны. Их применяли даже в «оплоте демократии» - в Соединённых Штатах Америки.

В 1942 году японцы создали подразделение генерала Кусаба, запускавшее неуправляемые воздушные шары в сторону США. Всего запустили около 10 000 аэростатов, начинённых лёгкими фосфорными бомбами. Примерно 900 из них долетели до американской территории, вызвав серьёзные лесные пожары, причём с человеческими жертвами. В масштабах огромной войны это был лишь комариный укус, хоть и чувствительный. Но американская пресса по приказу администрации президента Трумэна хранила молчание.

Генерал Кусаба затем разработал новую модификацию аэростата, более устойчивую к неблагоприятным атмосферным воздействиям и перепадам температуры. В ответ на атомные бомбардировки на новой модели японцы смогли забросить в США уже бактериологическое оружие. Споры сибирской язвы, миллионы блох, заражённых чумой, пылеобразный порошок с бациллами брюшного тифа.

Но японское командование, не получая подтверждений об эффективности шаров, приказало свернуть аэростатную программу, упустив шанс отомстить за Хиросиму и Нагасаки. Так по крайней мере пишет Эдуард Бич в предисловии к американскому изданию книги японского подводника Мотицуро Хасомото «Потопленные», вышедшей в 1954 году.