НЕРВЯК, или Борьба за счастье в условиях пандемии

Мои отношения с пенсионным фондом простыми назвать нельзя. Были факты того, что они значительно портили мне жизнь, и причем достаточно продолжительное время. Но дело прошлое.

В этот раз я решила воспользоваться льготой бесплатного проезда в отпуск. Документ на получение таких билетов надо брать в пенсионном фонде. Как я узнала в процессе их получения, они называются талоны.

К большому моему удивлению и несомненной радости, талоны мне выдали беспроблемно. И я подумала: «Ч­то-то слишком гладко». Но тут началась пандемия, карантин, самоизоляция. Новая болезнь сделала жизнь бессистемной и бесплановой. А возможность выезда в Сочи стала призрачно туманной. Талоны были заброшены по этой причине.

Пытаясь загнать себя в ­какие-то плановые рамки, а также поддавшись на прогнозы подруги об огромных народных массах, которые к августу устремятся в Сочи, и, что естественно, раскупят все билеты, я большими усилиями воли собрала себя в кучу, и мы с Сашей поехали в авиакассу. Ехать надо было в кассу определенной авиакомпании, ведь именно с ней у пенсионного фонда договор о выдаче «халявных» билетов для таких, как я, неимущих пенсионеров. Кассы в городе две. Мы посетили обе. В одной было слишком большая очередь. Поехали в другую. Очереди нет, однако появились другие препятствия. Печати пенсионного фонда на талонах не понравились кассиру — слишком блеклые, а потому нечитаемые. Я получила отказ и начала ходить по кругу.

Саша в состоянии нервного возбуждения повез меня в пенсионный фонд. А я, «закаленная в боях», самоуверенно подумала: «В­сего-то делов — печать еще одну поставить». Каких только кабинетов я не обошла в свое время. К тому же не часто в нынешних условиях выпадает удача ­куда-то выйти по делам. «На людей посмотрю, себя покажу», — подумала я. Удалось и то, и другое.

Но нельзя забыть про подлый ковид, про треклятую пандемию.

Пенсионный фонд работал, но в особых условиях. Выглядело это так: очередь тянулась по улице по специально построенному лабиринту. Она казалась длиннее, поскольку имели место линии дистанции. Каждый в этой веренице ждал своего счастья. Запускали за получением счастья по пять жаждущих. Я заняла очередь и в срочном порядке от греха подальше отправила Сашу восвояси.

Не будь дурой, чтоб не тратить время зря, я решила осведомиться, можно ли обратный билет приобрести в кассе в Сочи, чтоб не принимать сейчас решение о дате возвращения в Якутск. В местной кассе ответа у кассира не было. Такими знаниями она не обладала. Не обладали этими знаниями и сотрудники пенсионного фонда — это я выяснила еще, когда талоны получала. Позвонила на горячую линию авиакомпании. И опять никто ничего не знает. Помучив немного сотрудницу на предмет, куда же звонить и кто знает, я не добилась от нее ничего внятного. Это явление, когда никто ничего не знает в области своей работы, стало обычным, и удивления не вызвало. Я стала звонить в кассу города Сочи. Там обещали выяснить чуть позже, ссылаясь на раннее время суток (у них). Тем временем я продвинулась в очереди уже значительно, однако пошел слух, что наступило обеденное время. Слухи подтвердились.

Очередь застыла. Это тягуче-­резиновое действо тянулось два часа.

Два часа я торчала на улице. И вот заветная дверь уже передо мной, и я в пятерке, которую вот-вот уже запустят, и получит каждый просящий свою порцию счастья. И я вся в предвкушении решенной проблемы. А ­мне-то ­всего-то и надо — шлепнуть печать.

И тут откуда ни возьмись, как черти из табакерки, у заветной двери скапливается некая могучая кучка людей, которые отстаивают свое право зайти раньше нашей пятерки, поскольку у них предварительная запись, и у всех на 14:00. «Нет», — подумала я. «Надо стать стеной и не пропустить этих авантюристов, которые прикинулись ранее записанными». Запускающий парниша, назову его Встречающий, появившийся в дверях, услышал от меня все, что я думаю об этих нечестных людях. Он заверил, что есть список и он будет их тщательно проверять. В этот момент мои нервы были уже не вполне стойкими. Я попала внутрь.

Предыстория закончилась. Началась вся чехарда событий. Это было ­что-то не укладывающееся в моей голове.

Встречающий спрашивал каждого, за каким счастьем кто пожаловал в его царство. Мне тоже удалось скороговоркой вставить свои чаяния. На что он ответил, чтобы я приходила после пандемии и что они не ставят печати. Глаза мои округлились, я стала хватать ртом воздух. Я буквально растерялась. Но быстро собралась, голос мой приобрел грубые оттенки и стал громче и тверже, и я сказала, что мне надо получить билет, который не выдают по их вине. Но его диалог со мной, по его мнению, уже себя исчерпал, и он энергично переключился на заранее записанных и выискивал их в списке, записывал их в другой список, обрабатывал их санитайзером, измерял им температуру и ее тоже записывал в список. Кроме того, он бегал к терминалу, выдавал талоны и направлял людей к окнам, где они получали свое счастье. В этой движухе он чувствовал себя достаточно свободно. Я обдумывала способы привлечь к себе внимание, и когда мне удалось это сделать, я получила от него несколько иной ответ: «Печати нет, печать у ­кого-то, этот ­кто-то, может быть, подойдет или нет». Я была в крайней степени возмущения, меня пугала бессмысленность ситуации. Он же выбрал такой способ защиты от меня: «Печать плохая. Но не я же вам эту печать ставил, при чем тут я?». Он был в непонятках: почему я до него «докопалась». Его позиция — раз не он ставил печать, то и переделывать не его дело — показалась мне нелогичной. Но ему она казалась шедевральной и он повторял ее, как только я его в очередной раз пыталась призвать к ответу. Меня начинало потряхивать. Я не могла уйти ни с чем. Когда «тот, что не ставил мне печать», он же Встречающий, оказывался в моем поле зрения, я вновь его пыталась призвать к разуму. «Ждите», — было самое обнадеживающее, что я от него услышала.

На горизонте появилась еще одна сотрудница. Я бросилась к ней. Она тоже не собиралась решать мою проблему, сказав: «Подождите». И переключилась на очередников по записи. Очередь бойко продвигалась, а я стояла и ­чего-то ждала. Слово «ждите» в мой адрес стало ее дежурным. Я пыталась выяснить, сколько ждать, но она ускользнула от меня. У меня стало пропадать чувство реальности. И появилось ощущение, что я прошу ­что-то, чего не существует в действительности. Я смотрела на злополучные талоны и думала, что, может, это плод моего воображения. Всех ­куда-то вели, всем ­что-то выдавали. В этом царстве по раздаче счастья я была чужая.

Телефон горячей линии был напечатан на нескольких объявлениях. Звоню и из последних сил стараясь сдерживать накипающую ярость (в это время я была еще на нее способна), рассказываю о беспределе, который творит тот, «кто не ставил мне печать». Голос из телефона одарил меня ценным советом: найти Начальницу, но как ее найти, где, как она выглядит, голос не объяснил. Но когда найду, счастье мне гарантировано. После получения рекомендаций, я решила ни в чем себе не отказывать. Это заключалось в том, что я начала носиться по всему залу в поисках Начальницы. Нужно заметить, что температуру мне измерить никто даже не пытался, не то что в список меня заносить. Скорее всего, вид у меня был очень здоровый и ­где-то даже цветущий. Это подтверждалось моими стремительными, энергичными передвижениями по залу. На пути возникал только тот, «кто не ставил мне печать». Я настоятельно и грозно требовала вызвать ее — Начальницу. Он обещал, но я ему не верила. Я порывалась поскакать по лестнице наверх, но в каких кабинетах искать эту Начальницу, не зная ни имени, ни того, как она выглядит, было непонятно. Спросить было некого. Кругом шныряли только уборщицы в униформе. В процессе этой беготни появилась вторая сотрудница, и тот, «кто не ставил мне печать», сказал, что это и есть Начальница. У меня опустились руки.

Здесь мое эмоциональное состояние стало приобретать совсем другую основу. Это было отчаяние и безысходность.

Помню уже как в тумане, как Начальница подошла ко мне и взяла у меня из рук паспорт и талоны. Я подумала: «Мираж». Она уехала на лифте на самый последний этаж. Видимо, проблема моя могла быть решена только на самом верхнем уровне. Я проводила ее напутственными словами, о том, что печати надо поставить на оба талона и безумным взглядом наполненных слезами глаз. Происходило ­какое-то нереальное волшебство, и я не могла в него поверить. Начальница уехала и пропала. В моем воображении возникали страшные картины ее возвращения: 1. Она возвращается, я спрашиваю ее, где мои документы, а она отвечает, что первый раз меня видит и знать не знает о моих документах. 2. Она не возвращается, я начинаю ее искать, а кого искать, не знаю. Все, что знаю, — женщина в маске. Была и более оптимистичная картина: 3. Она возвращается, отдает мне документы и говорит, мол, приходите потом, не уточняя когда. Я пытаюсь выяснить, а когда же приходить, но она исчезает, испаряется.

Я в крайней степени стресса видела, как с верхних этажей спустился очень представительный мужчина красочно, сказочно солидного и надменного вида. По всей видимости, он обладал царственными привилегиями, поскольку масочный режим его не касался. На фоне этого зала, наполненного людьми, ожидающих своей порции счастья, он выглядел как сверхсущество, как небожитель, снизошедший к нам. В голове моей промелькнула мысль, что он сотрудник фонда из руководства и надо бы ринуться к нему за помощью, но силы в тот момент уже меня оставили. Мой образ деформировался не в лучшую сторону. Я была похожа на городскую сумасшедшую. Глаза были наполнены страданием и бессмысленно блуждали, говорить я не могла — ком обиды застрял в горле. Да и какова моя формула счастья на текущий момент, объяснить не представлялось возможным. «Неужели я проиграла в этой борьбе?» — спрашивала я себя. Скрыть мое состояние не помогала даже маска. Началась вторая половина дня, а я еще и не присела. А ­возраст-то у меня пенсионный. Солидный мужчина начальственного вида как будто ­кого-то искал в зале. Я, сгорбившись, ссутулившись, притулилась возле лифта и была преисполнена жалостью к себе.

Кульминация: спустя ­какое-то время, из лифта вышла та, которая взяла мои документы — Начальница. Она искала меня и спросила у того, «который не ставил мне печать». Он указал на меня. И все они втроем вместе с «небожителем» подошли и окружили меня. Наверное, мой звонок на горячую линию повлиял на исход дела (такой вывод я сделала потом, когда уже смогла соображать более стройно). Она отдала мне документы с ПЕЧАТЯМИ и при этом принесла извинения. За что она извинялась, выяснять не имело смысла. В голове моей крутились вопросы: «Что это было? Почему так трудно дается общение с учреждением?» Но воспроизвести вслух эти вопросы я не могла, поскольку была на грани истерики. Мое критическое состояние было заметно несмотря на маску. Тот, «кто не ставил мне печать», предложил мне даже воды. «Гуманно, но лучше бы …», — подумала я и молча вышла из этого царства. Счастье состоялось.

Впереди еще приобретение билетов. Я дозвонилась до кассы в Сочи, и мне очень вежливо и мило ответили, что практика получения билета таким способом редкое для них явление, и поэтому они будут внимательно изучать документ, который предоставляет мне такое право. Подтекст ее консультации я уяснила для себя так: «Если найдем, к чему придраться, то обязательно это сделаем, и мало вам не покажется».

Но мы ведь не ищем легких путей.

Ляля Верницкая
г. Якутск
2 июня 2020 г.