Неудачная шутка
Эти аулы, хоть самые бедные, где нет даже электричества, - как крепости. Каждый дом - долговременная огневая точка на главенствующей высоте. Все продумано, сектора обстрела, взаимодействие с соседями, ведение перекрестного огня, отсутствие слепых зон, пути отхода. Это ужас, а не аулы. Но любой салага скажет тебе, как его взять без потерь. Час на выход мирного населения. Потом работает САУ, там есть такие дуры, снаряд три человека на тележке подтаскивают. Такая пушка в одной республике стрельнет - снаряд во второй упадёт. А если перелет, то в третьей… Потом прилетают «Грачи». У них есть такие бомбы, как даст - у тараканов легкие наружу выскакивают. А боевика, в каком бы он бункере ни сидел, прямо изнутри разрывает в фарш, на сто миллионов кусочков. После идет звено Ми-24 и лупит ракетами по всему подозрительному. За ними по лунному ландшафту катят танки. И только потом бежит пехота и шакалит по подвалам все, что осталось поесть. Потому что кушать то, что нам подвозили, совершенно невозможно. Но, к сожалению, планируют операции даже не комбаты, а полковники и всякие там генералы. И никто из них никогда не спрашивает мнение рядового.
Село было договорное, мирное. Ночью сюда с гор спустился отряд непримиримых в неизвестное количество штыков. Воины ислама расстреляли главу администрации и его братьев. Местная милиция и ОМОН командировочных засели в комендатуре и, отстреливаясь, кричали по рации, что до утра не доживут.
Комвзвода поставил задачу, обходя огневые точки, выйти прямиком к комендатуре, деблокировать и вывести уцелевших. Мы заходили в село с рассветом, сразу же после призыва муэдзина на молитву. С трех сторон, оставив духам обратный выход в горы. Дорога сюда одна. Наверняка, о том, что нас подняли по тревоге и погнали верхом на броне в эту сторону, знал уже весь район. Бородатые попались какие-то неправильные: уходить не хотели. Да и от кого уходить-то? За ночь с грехом пополам собрали народ, тех, кто ближе к селу, числом в три неполных взвода.
Встретили нас жестко. По центру на дороге у Малышева сразу что-то ухнуло и затрещало, как будто коробочка наехала на фугас, и у неё начал рваться БК. Справа у Агаса тоже плотно и отрывисто застучало явно не нашими пулеметами. Мы же пока в тишине бежали от ручья, цепью по «зеленке» к крайним дворам. Невыносимо ждать первую очередь в тебя… Но хуже, когда ты бежишь по полю, самой длинной очереди работающий по тебе миномет, да хоть самый мелкий –
***
Расскажу, как попал в армию. Октябрь четвертого курса прошел в тумане любви к одной милой второкурснице Анечке. Я забросил учебу, друзей, заходил домой только чтобы отметиться, сутками пропадал у неё в общаге. И вообще потерял студенческую бдительность и настороженность. А за мной еще с прошлого года числилась пересдача экзамена по латыни. Замдекана по учебной части обещал отправить должников в армию, но нас таких по курсу только по этому предмету было человек пятнадцать парней. И мы ему не верили. Мол, отправляй, а кто учиться-то будет?
Меня воспитали дед с бабкой. Мать покинула этот мир рано. Отец мотался по северным вахтам, и порой я не видел его чуть ли не годами. К моим пропажам из дома старик относился лояльно. «Цыц! - говорил он на ворчание бабки. - Мужик взрослый, сам знает, как жить». И вот появляюсь я к вечеру, через три дня отсутствия, чтобы переодеться, поесть домашнего, взять денег, тетрадки, зачетку (надо же появиться и на учебе хоть раз). А дома стоит целый табор: трое дядек Петровичей с женами, и даже отец из Салехарда приехал, соседи, плюс еще какие-то люди. В зале накрыт стол и, судя по всему, стоит не первый день. Я, было, испугался, не случилось ли чего. Народ встретил меня как какого-то полярника с зимовки. Петруха! Боец! Защитник! Двоечник! Потащили к столу, посадили в центр и налили сразу полстакана. Такое внимание мне не понравилось. Беспокойство мое усилилось. Тут из своей комнаты появился пьяненький дед в стареньком пиджаке с орденами. Народ гомонил, из отрывков я понял: деду лично звонил военком, а все эти люди второй день провожают меня в армию…
«Не, в натуре! Вы попутали что ли? Какая армия? А как же Анечка?» - закричал я. Увы, не закричал, промямлил. Мол, это какое-то недоразумение, я никаких повесток не подписывал… Никто меня не услышал, а если и услышал, не обратил внимания. Никто, кроме деда, который сидел рядом. Он помрачнел и стукнул по столу кулаком. Не сильно, только тарелки звякнули. Но за столом стало тихо. «Так, - сказал, встав, дед, - мы тут что ли труса празднуем? Дезертира вырастили? В армию идти отказываешься!?» Дядьки посуровели, отец побледнел. Все смотрели на деда, на меня, на деда.
Самый старый из нас, Петровичей, воевал кавалеристом-разведчиком у Доватора. Как-то в бою его вынесло на немецкую батарею, и он один зарубил шашкой семь человек орудийной обслуги. Те, кого он порешал на этой батарее, так и не отпустили его. Старый до сих пор порой кричит по ночам, воет, матерится, машет несуществующей шашкой, рубит руки, плечи, головы и плачет, когда клинок застревает в чужих костях. «А ты не руби их, - попросил я еще школьником, - отверни, скачи дальше, пусть живут». На что дед погладил меня по голове и сказал грустно: «Запомни, внучек, Петрович никогда слабину не дает!»
Тишина за столом сгущалась. Я встал и сказал: «Петровичи никогда слабину не дают!» И на следующий день с утра ушел в военкомат, а оттуда - на сборный пункт.
***
Я вынырнул из темноты как-то сразу. Просто открыл глаза. Солнце стояло уже в зените, по небу разбрасывая в стороны тепловые ловушки, беззвучно прошло звено Ми-24. Заложили вираж, и от них на густо дымящееся село потянулись стрелы неуправляемых ракет. «Живой», - подумал я и пошевелил руками. Пальцы слушались, попытался сесть и понял, что не чувствую ногу. Подо мной основательно натекло. Лужа крови почернела и высохла толстой черной коркой, на которой густо сидели жирные зеленые мухи. Осколок ударил сзади. Примерное место ранения нашел только по перетянутому жгутом бедру. Рядом лежала моя открытая аптечка, выжатый тюбик промедола, смутно знакомый автомат и два полных рожка к нему.
Картина немного прояснилась. Видимо, кто-то на меня наскоро накинул жгут, судя по автомату и накарябанному на прикладе слову «Шэф», это был Шевченко. Забрал мой ручной пулемёт и рюкзак с БК. Боль пришла волнами, когда я расслабил жгут. Ногу затрясло, пошла кровь, я снова затянул, зацепил «Калач» и пополз прочь от села к дороге.
Нашли меня ночью саперы, вернее учуяла их собака. Село брали еще три дня. Шевченко убили одним из первых. Пуля снайпера снесла ему полчерепной коробки. Я провалялся в госпиталях до самого Нового года. Несмотря на то, что за бой я не сделал ни одного выстрела, на грудь мне шлепнули орден. Выживший командир не поскупился, расписывая в наградном представлении мои героические подвиги. Анечка вышла замуж. После вестей о ранении дед сильно сдал и тихо умер.
Рождество я справлял уже дома. Собрались все мои друзья, куча незнакомых девчонок, не было только Тимохи. «Щас я его обеспечу, щас мне его сами найдут, - среди шума, гама, звона рюмок объявил Усатый Макс. - Есть у меня стопроцентный способ». Подвинул к себе стационарный телефон и еще раз прокричал: «Режим «Тишина», родителям его звоню!» Все стихли. А он начал говорить в трубку нарочито густым басом: «Алло, военком Быков беспокоит. Как мне услышать призывника Тимофея Разумова? Что? Это ваши проблемы. Найдите! И пусть мне перезвонит в течение двух часов. Записывайте». Номер Макс договорить не успел. Я воткнул ему в лопатку тяжелую мельхиоровую вилку…
Новости
Популярное
