Она — не актриса

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ

— Я родилась и выросла в Среднеколымске. Отец, Алексей Петрович Саломахо, уроженец Витебской губернии, 1881 года рождения. Его отец с детьми в 1908 году переселились в Енисейскую губернию.

— Прибыл он в Среднеколымск взрослым, в возрасте 30 лет. Женился на местной девушке. Родили пятерых детей, а сейчас я осталась одна. Это так тяжело, когда рядом нет твоих братьев и сестер. Последний брат ушел в прошлом году. Отец умер в 1946 году в возрасте 65 лет, мне на ту пору было 5 лет. Мамы не стало в 1952.

— Отец охотился, рыбачил, работал на электростанции. В 40‑х годах по городу у жителей не было электричества, у всех — керосиновые лампы. Свет подавали только в больницу и организациям. Среднеколымск был тогда одноэтажным, с дома мы видели реку Колыму, а сейчас ее и не видно, всё застроено многоэтажными домами, да высокими заборами. В детстве, мы, завидев вдалеке дым от парохода, знали, что к вечеру он будет в городе.

— Продукты доставлялись летом по воде. Все школьники, после 4 класса, работали на разгрузке грузов. Техники никакой, таскали ящики сами. Мужики с трюмов поднимали, передавали нам, а мы по досочкам тащили на берег. Складировался груз тут же на берегу, а потом потихоньку перевозили на склад: муку, сахар, крупу.За хлебом, помню, стояли целыми днями, покупали по карточкам. Пока тесто заведут, потом испекут и только к вечеру хлеб несут в магазин.

— В Среднеколымске в то время жило много заключенных. Они делали кирпич, добывали уголь, заготавливали дрова. Идет в Черский пароход и тащит за собой плоты с лесом, которым топили пароходы, потом стали топить углём. Сейчас город сильно изменился, наш дом состарился, так и стоит. Рыбы, говорят, не стало. Река стала грязной, загрязнили соляркой да бензином для моторных лодок. А раньше мы пили эту воду, такая она была чистая. К­ак-то грустно от этого всего.

ПРОФЕССИЮ ПОЛУЧИЛА НА ЧУКОТКЕ

— После 8 класса я поехала в Чукотку, в Анадырь, где жила старшая сестра. Мне было 16–17 лет, совсем девчонка. Из Среднеколымска на катере по реке доехала до Зырянки. А оттуда на Аннушке полетела в Сеймчан в первый раз. Сильно укачало, три дня отлеживалась, потом оформила пропуск в Анадырь, там были зоны, так просто не попасть, только по вызову. Получила пропуск и дальше в Беленькую, как раз летел борт с капустой. А с Беленькой до Анадыря уже летела с пионерами, которые возвращались с Большой земли из пионерского лагеря. По прилёту у меня даже не стали смотреть мой пропуск. Приехала, как пионерка.

— Я поступила в вечернюю школу и сразу устроилась на работу в быткомбинат. Там же получила профессию мастера шитья легкого платья. Три года жила в Анадыре, а потом вернулась обратно в Среднеколымск. Вернулась через Зырянку, на этот раз весь путь на самолёте.

— Рядом с нашим домом построили быткомбинат, где я и стала работать. Три года работала без отпуска, а в 1963 году взяла целых три месяца и уехала в Москву. Очень хотелось посмотреть главный город страны. Когда вернулась с отпуска, оказалось, что на моё место взяли другую, семейную женщину. А меня отправили на учёбу на 11 месяцев в Ростов-на-­Дону. Мне на ту пору 20 лет было. Поехала учиться, разница со Среднеколымском 10 часов, в первые дни было тяжело, всё время хотелось спать. Потом акклиматизировалась.

Вернулась универсалом, мастером по верхней мужской и женской одежде. Условия у нас, конечно, были другие. Взять утюги: там профессиональные, а у нас чугунные, нагревались на печке. Электричества не было. Когда из Якутска приезжали, удивлялись, как мы так работаем… Мы отшучиваемся, мол, зима длинная, ночи тёмные, спешить некуда. А гладить приходилось много, особенно тяжелую верхнюю одежду, ткани — драп да сукно.

— Вышла замуж за сироту, такого же, как и я. Три класса образования у него было, да три года службы в рядах советской армии в Казахстане. Мы переехали в Якутск, муж хотел получить специальность, выучиться на печника. В столице жила моя старшая сестра, работала бухгалтером в санатории. Сначала жили с ними, а когда они построили дом в Залоге, остались в их квартире.

Муж утром уходил на занятия, а я с двумя детишками дома. Когда старшенький подрос, устроили в ясли, а маленькая со мной оставалась. Устроилась работать кочегаром в котельной. Д­очку-то не могла взять на работу, там пыльно, грязно, поэтому приходилось её оставлять в железной ванночке, укутав в пуховое одеялко, на завалинке. Соседки помогали, забирали её к себе, то одна, то другая.

ДЕЛО СЛУЧАЯ

— На сцену не выходила, но случайно снялась в кино. Приехала в Покровск, на место съемок, с костюмами для артистов. А им требовались актеры славянской внешности.

Я — маленькая, худенькая. Режиссер говорил, идеально подхожу для роли, даже гримировать не надо. Одна из сцен — как немцы зашли в деревню, сжигают дома, сгоняют местное население на площадь на место казни, к виселицам. И меня как раз должны повесить вместе с режиссером нашего театра Георгием Нестером. Страшно было? Так это же кино. Если надо, значит надо, я согласилась. Была потом на премьере фильма, подарили и видеоверсию. Благодаря участию в кино, съездила вместе с художником Сахатеатра Дарией Дмитриевой на озеро Ильмень, посетила мемориальный комплекс, посвященный воинам-­якутянам.

38 ЛЕТ В ТЕАТРЕ

— Как детки подросли, поступила заочно в техникум. Устроилась мастером производственного обучения в училище № 8. Работала вместе с Людмилой Лазуренко, ­она-то меня и позвала в швейный цех Русского театра, где освободилось место. Это было в 1983 году, с тех пор я и служу театру. Людмила Александровна меня хорошо знала, знала, что не подведу, не обману. Дети уже в школу пошли. Мужу по работе дали квартиру на Пирогова в деревянном доме, где жили мы с 1975 года по 2016 год, пока его не снесли.

— Дети, да и внуки тоже выросли со мной в театре.

— В театральных костюмах есть своя специфика и сложность.Эскизы приносил нам художник Николай Николаевич, вот по ним и шили. Тогда у нас какая швейная техника была? Простенькая, не то, что сейчас. Мы в сентябре вышли на работу, открыли театральный сезон, а в ноябре театра не стало, сгорел. Артистов отправили на гастроли, а мы остались, чтобы переехать в здание «Гражданпроекта». Специального зала не было, только актовый зал, его и переделали под театральную сцену. До переезда работали в Театре оперы и балета.

— Помню, сели за шитьё театрального занавеса, кулис, всей «одежды» сцены. А это — километры тканей. 10 метров высота и полтора метра ширина. Соединяли мы эти километры, 10 полос в одну сторону и 10 в другую. Да еще на подкладку надо было посадить, загрузку сделать. Тяжело было таскать этот занавес, чувствовали себя, как бурлаки на Волге. Когда шила, полностью закрывалась за занавесом, чуть ли не с головой.

— Условий не было и для артистов. Одна комната — гримерная для мужчин, другая — для женщин. Тесновато. Тем не менее, хорошие спектакли тогда выпустили. «Иван и Мадонна» Дударева, там играли Валентин Антонов, Кузнецов, для детей сказку «Маленькая фея», там играл Юрий Козловский, Саргин.

— В 1990 году вернулись в свой театр. Директор Иван Иванович Подойницын восстановил здание после пожарища. Я хоть и не артистка, но ездила на гастроли, как костюмер, одевальщица. Это почти как мама для актрис, помогаешь застегивать пуговички, кнопки. А до этого перед спектаклем нужно почистить и выгладить костюмы, разнести их по гримеркам.

— Атмосфера в театре хорошая, веселая. Во время карантина мы просидели дома, сейчас работа возобновилась. Все уже и соскучились по сцене, по работе. Это уже хорошо, жизнь продолжается.