В дни болезни

«Всего лишь желудок»

Дальнейшие дни жизни нашей  семьи были связаны только с состоянием  моего плохого  здоровья,   то есть с моим  нездоровьем,  и перед  семьей стал извечный русский вопрос:  «Что делать?».

Надо было начать со сбора необходимых документов, справок, заключений, описаний анализов,  дополнительных  исследований…  И  в то же время надо было решать вопрос, где меня лечить, где делать операцию.  Посоветовавшись  с  детьми,  мы пришли к заключению, что  надо лететь в Москву. На это были свои веские причины.  Одной из них было то, что львиная доля нашей большой семьи жила в Москве, то есть в столице была сильная группа поддержки в лице  моих братьев,  у которых были, говоря современным языком,  крепкие культурные связи.  Не следовало исключать из этого списка мою старшую сестру Розу Капитоновну, психиатра с огромным опытом  практической работы, в  чьей  профессиональной  помощи не нуждаться я не могла.  Ну, и далее шло уже второе поколение нашей родни - мои многочисленные  племянницы  и  племянники, ставшие  уже  москвичами,  и их дети, сильные, крепкие, здоровые, готовые  дать мне кровь, прийти на помощь по моему первому зову. 

Мне  на всю  жизнь  запомнился  визит  в наш  онкодиспансер,  куда мы с дочерью Катей  ходили за направлением.  Ну, во-первых,  онкологи в моих рентгеновских снимках ничего не находили и не видели. «Вот чуть-чуть ригидная зона, но за ней еще надо понаблюдать», - говорили они.  Первое  зондирование желудка также им ничего не показало, пока Надежда Тимофеевна на следующий день им не позвонила и конкретно не указала, где надо искать опухоль. На самом деле, она была расположена в очень труднодоступном месте,  и я до сих пор удивляюсь, как Надежда Тимофеевна ее увидела с первого раза.  Век буду ей благодарна, моей спасительнице. А пока нам нужно было направление  в Москву на специализированное  лечение от нашего онкологического диспансера. Дежурный врач-онколог, симпатичный  человек лет 40, который меня принимал, откровенно, как бы издевательски ухмыльнулся,  узнав, что мы планируем ехать в Москву, и с нескрываемым  торжеством в голосе сообщил:

- Сегодня заседает комиссия,  но квоту мы вам точно не дадим. У вас простая операция, которую у нас в республике могут делать в любой районной больнице. Вот если бы у вас была гортань, то другое дело, а у вас - всего лишь  желудок. 

- Не нужно нам никакой  квоты, вы нам дайте только направление или  медицинское заключение о диагнозе, - ответила Катя. 

 В это время я не знала, радоваться или огорчаться, что  у меня не гортань, а всего лишь желудок.  В то же время подумала,  что у кого-то ситуация хуже, чем у меня, и таким, оказывается, дают квоты. Слово «квота» мы с Катей услышали в тот день впервые. Для не знающих этого магического  слова могу объяснить его своими словами. Квота – это когда за твою операцию платит государство, то есть Министерство здравоохранения республики, и таким образом, твои расходы  минимизируются. Как объяснил дежурный на приеме доктор-онколог, мне эта самая  квота не положена. «Значит, - подумала  я, - мои дела не так уж плохи, тем более, если операцию по удалению желудка может делать любой дежурный хирург, например, в той же Чурапчинской  районной больнице». Вот такие чувства одолевали мной тогда в кабинете онколога. Направление он нам все-таки выписал и в напутствие  сказал:

- Все едут в Москву. Может, вы еще в Израиль  поедете?  А на «химию» вы все равно вернетесь к нам.

 На это Катя ответила:

- Если будет  нужно, то  поедем и в Израиль. А «химию» будем делать в Москве.

- Не наездитесь вы в Москву на «химию», все равно к нам вернетесь, - с каким-то сарказмом ответил дежурный онколог.  Я запомнила  этого доктора. Кажется, Кузнецов. Спустя года два я к нему попала на прием в частной клинике «Центромед», он там принимал как онколог-маммолог. Я его сразу узнала, он меня – конечно, нет. 

Возвращаясь к своему первому походу в онкодиспансер, скажу, что он оставил очень тяжелое чувство: теснота, загруженность,  очереди с раннего утра, невежливый персонал, врачи, которые, похоже, очень устали или очень не любят нас, больных…   

«Каширка» 

Мы вылетели в Москву ранним утром 20 ноября. Я все время  помнила наказ Лены Дмитриевны сделать операцию до Нового года…  И вот, Москва -  хмурая, с серым  низким небом,  со спешащими  куда-то людьми,  осадки то ли в виде снега, то ли в виде дождя – не поймешь.  Приехали на Катину квартиру, как могли, обустроились, потом пошли по врачам.

«Каширка» – это народное название Центрального научно-исследовательского онкологического  Центра им. Блохина.  Мой сын Сергей рано утром заехал за нами, чтобы пораньше оказаться в нужном месте.  Слава Богу, пробок не было,  и мы довольно быстро доехали. Увидели огромную черную толпу – очередь к раздевалке с улицы.  Кому не достается номерков в раздевалку, те весь день таскают одежду на руках. Узкие коридоры, скученность, огромные очереди. Лица людей землисто-серые, все страшно худые,  видно, что эти собравшиеся со всей России люди тяжело больны.  Увидев все это,  я поняла, что  очень скоро я тоже буду такая.  В первый день для того, чтобы на две минуты попасть на прием  к профессору Ф.  (с которым имелась предварительная договоренность), мы под  дверями  его кабинета  просидели четыре часа.  Интересный разговор получился там.

- Из Саха? - спросила дежурная  доктор, ассистент профессора Ф. Обращаясь к медсестре,   она  распорядилась  узнать,  сколько квот осталось для «Сахи». 

- Осталось 17 квот. Одну забираем под Алексееву?  

Тут в разговор вмешалась я:

- Не нужно забирать квоту под меня. Мне квота не положена.  Мне в Якутске уже  отказали.  У меня же простая операция - желудок. 

- Как не положена квота?  Кто вам сказал? У вас высокотехнологичная, сложная операция будет,  и квота вам положена. 

- Что требуется от меня?  Куда и к кому я должна обращаться? - с ужасом спросила я, вспомнив  свою якутскую эпопею.

- От вас ничего не требуется, мы сами все сделаем, - был лаконичный ответ.

Это было в конце ноября, до конца календарного года оставалось  чуть больше месяца,  и 17 квот были еще «живы» для наших онкологических больных. Но в Якутске квота почему-то мне не была положена.  

Здесь  же, решив за минуту вопрос моей квоты, мне  дали направления на повтор некоторых анализов, на расшифровку  КТ,  ФГДС, биопсийного материала и так далее.  Вот тут мы увидели подводную часть большого айсберга.  На расшифровку  КТ нам дали неделю. Но я не хотела терять драгоценное время. Оказалось, дав доктору (который непосредственно расшифровывал) 1000 рублей, процесс можно ускорить. Катя сдала ей материал для расшифровки, и ей наказали прийти завтра утром за результатом. А я ночь плохо спала в переживаниях: как моя дочь даст эту тысячную купюру доктору, как бы ее не поймали на этом.

Утром следующего дня  моя дочь приходит с результатом  расшифровки КТ и говорит мне: «Мама, там таких, как я, с тысячной купюрой в руках, было человек 30.  Успокойся и не переживай».  ФГДС назначили на середину декабря, потому что, как нам объяснили,  народу слишком много, и врачи не справляются с непомерной нагрузкой.  Катя, поняв правила игры, побежала узнавать окольные пути. Тариф оказался неизменен, и нам сказали прийти в 9 утра следующего дня.  Ровно в назначенное время мы сидели совершенно  одни  в полутемном  холле, где даже свет  не зажигали, потому что, похоже, никого они, кроме нас, и не ждали. Скоро вышел молодой доктор, спросил мою  фамилию. Он меня очень вежливо принял, осмотрел  весьма профессионально, дал дельные советы. В это время человека три персонала сидели за столом  и пили кофе, смеялись, обсуждали  свои дела,  а в коридоре до 10 часов утра так никто и не появился.  Значит, в тот день никто,  кроме нас,  денег врачам не предложил?  По правилам игры,  кроме  квоты, которую на мое имя получила «Каширка»,  мы должны были оперирующему хирургу дать 150 тысяч рублей, чуть меньше - анестезиологу и ассистенту.  А сколько медсестрам - за обезболивающий укол, за перевязку,  санитаркам – за утку и поправку постели дать, нам узнать не удалось, потому что на операцию туда мы не попали.   

Начались наши бесконечные  звонки старшей медсестре  насчет госпитализации. Каждый день нас стали кормить завтраками: «Мест нет, выписки не было, звоните в среду, четверг…».  Мои дети, поняв, что все идет за деньги,  поехали прямо к ней, чтобы предложить ей их. Но она была неумолима,  как будто и денег ей не надо.  Мы поняли, что до Нового года операцию сделать не удается. Тогда включилась семейная «тяжелая артиллерия» - брат Геннадий.  Он нам предложил  несколько клиник, с которыми он (или его представитель) договорился,  и мы сделали свой выбор - Центральная клиническая больница, сокращенно ЦКБ, в народе - «Кремлевка». 

«Кремлевка»

На прием  к профессору Башилову Виталию Петровичу мы приехали  чуть раньше  назначенного  времени.  Без длительного ожидания, точно в назначенное время нас пригласили в кабинет.  За столом сидел красивый, чисто русский мужчина моложе меня. От него сразу повеяло теплом.  Изучив мои многочисленные справки,  снимки и медицинские заключения, он  внимательно  осмотрел меня.  Помолчав, сел за компьютер, занес мои данные,  что-то писал,  думал, задавал мне вопросы. Потом сообщил:

- Мы больной орган не сохраняем, я обычно удаляю весь желудок, ничего не оставляю.  Это – мой научный подход.  Согласны ли вы на это?

- Конечно, согласна, я полностью вам доверяю и согласна со всеми вашими условиями. 

 А сама подумала, о чем же я буду спорить с этим мэтром медицины? Башилов – заведующий вторым хирургическим отделением  «Кремлевки»,  доктор медицинских наук, профессор,  причем, с советских времен, когда эти звания и регалии не покупались и не продавались. Кроме того,  он еще и лауреат  Государственной премии в области науки и техники.  Наверно, он знает, что делает. 

- Хорошо,  13 декабря – госпитализация,  16 декабря в 9 часов - операция.  Готовьтесь, желаю удачи.

В коридоре нас ждала старшая медсестра Лидия Николаевна, которая  вежливо, тактично и с большой деликатностью спросила сроки моей госпитализации, занесла  мои данные  в свои записи и провела инструктаж. Меня  особенно порадовало то, что не надо было повторять никакие анализы,  снимки, все приняли «на веру», даже мои якутские данные.

Сестра Роза сказала мне: 

- Скоро твой желудок  возьмут и выбросят. Зачем его теперь жалеть? Тебе надо набираться сил,  чтобы пережить операцию. Тебе надо быть сильной.  Надо кушать.

Мои дети решили меня в оставшиеся до операции дни подкрепить питанием  и каждый день мне предлагали разного рода разносолы и походы по лучшим ресторанам столицы.  Много ресторанов мы тогда посетили, везде было очень вкусно.  На прощание со своим органом я от души наелась блюд разных кухонь мира.  В общем, праздник живота, как пир во время чумы. 

Госпитализация

В назначенный день и час мы приехали для госпитализации.  Схема отработана, и нигде не дает сбоя.  Обо всем подумали, чтобы больные люди не суетились, не нервничали и не теряли времени зря.  Все пошло, как по маслу.  Меня определили  в  двухместную палату со всеми удобствами.  Увидев на подоконнике некоторый, как мне показалось,  беспорядок в виде книг, флакончиков,  микстур, я сказала, что, наверно, все это надо убрать, «а то будут ругать».  На это моя соседка  строго мне ответила: 

- Здесь больница,  и мы все - больные люди.  Здесь никто никого не ругает. 

Структура  строго организована, никакой суеты, спешки, кругом порядок, вежливость. Меня поразило то, что все врачи и младший медицинский персонал здороваются со всеми больными и их родственниками, со всеми, кто появляется в стенах этого заведения.  И я невольно провела параллель между нашими якутскими врачами, которые высокомерно или в лучшем случае, почему-то опустив взор, ни на кого не глядя, в коридорах  больниц и поликлиник проходят  мимо тебя, как будто  боятся, что их остановят и о чем-то попросят больные.  Потом я еще долго восхищалась этим качеством  докторов  «Кремлевки».  Каждое утро до начала операций  проходит обход докторов  во всем  отделении. Причем, профессор Башилов не пропускает ни одной палаты, со всеми побеседует, расспросит о самочувствии, даже просто погладит руку.  У меня было два дня на подготовку. Они пролетели, как миг.

Операция

Запомнила я встречу с анестезиологом - Твороговым Павлом Андреевичем.  Перед операцией  ко мне  не раз подходил  профессор Башилов, интересовался моим самочувствием и настроением.  Я честно ответила, что операции я не боюсь, но сильно боюсь наркоза. И рассказала про свой печальный опыт в нашем медцентре, где мне делали довольно банальную операцию по удалению камней в желчном пузыре.  Операция сама прошла успешно, по крайней мере, никаких осложнений не было.  Но я на всю жизнь  запомнила, как я просыпалась от наркоза. 

…Вдруг я услышала где-то далеко чьи-то голоса.  Было очень свежо. Кто-то сказал:  «Эта не может раздышаться».  Я подумала, что кто-то не может раздышаться, а я не буду дышать, поберегу свои силы, за меня дышит аппарат.  Потом голос:  «Как ее фамилия?». Ответ:  «Алексеева».  А я думаю: «Надо же, фамилия Алексеева. Как у меня.  А я отдохну».  Потом уже, обращаясь ко мне: «Алексеева,  пожмите мне руку, если вы меня слышите». Я пытаюсь изо всех сил пожать руку,  но у меня начинается рвота, что-то мне сильно мешает во рту, хочу дышать,  а в горле что-то застряло и не дает мне дышать.  Рвота лезет и лезет…  Потом я понимаю, что у меня во рту трубка, которая мне сильно мешает,  хочу вырвать трубку,  но сил, видимо, не хватает. Чувствую, как по шее, груди и по спине идет противная теплая рвотная масса…  А в это время я опять улетаю куда-то ввысь…  Там прохладно,  пахнет свежестью или какими-то травами,  и мне хочется уйти туда и не возвращаться.  Там так светло и свежо, намного лучше, чем здесь…  Далее картинка меняется:  я  иду от остановки автобуса к своей даче. Открываю калитку,  и вся наша большая  семья, включая моих родных сестер и братьев, маму, моих детей, мужа,  сидит на крыльце дачи и фотографируются. Вдруг из группы выделяется моя доченька с криком:  «Мама, мама! Мама пришла!  Иди к нам быстрей!  Мама!».  И тут я просыпаюсь, прихожу в себя, наконец-то вытаскивают эту ненавистную трубку,  и я начинаю нормально дышать.  «Фу, раздышалась,  наконец-то».   Похоже, это про меня.

Вот эту историю я рассказала профессору, на что он мне сказал:  

- Сегодня к вам подойдет ваш анестезиолог, вы ему подробно расскажите про свои страхи и эту вашу историю обязательно расскажите.

Действительно, когда пришел ко мне в палату  Павел Андреевич (красавец, косая сажень в плечах), он взял меня за руку и сказал:

- Расскажите мне, что с вами случилось после операции в Якутске, чего вы боитесь? 

Я повторила  ему свой рассказ и откровенно сказала, что операции не боюсь, боюсь только, что не проснусь от наркоза. 

- Капиталина Капитоновна,  ничего не бойтесь.  Я рад, что вы операции не боитесь.  А то, что случилось с вами в Якутске, здесь не повторится.  Этого ничего здесь не будет.  Трубка вам не будет мешать.  Я вам сделаю комбинированный наркоз, чтобы слишком вас не отключать (тут он назвал препараты, которые он мне будет делать, я их не запомнила).  Перед операцией  ночь  отдохните хорошо. Это важно.  Я всегда  буду с вами,  поверьте мне, все будет хорошо. 

Подготовка была очень тщательная.  В эти два подготовительных дня отношение к тебе, как к какой-то святой:  все предельно внимательны,  все перепроверяют,  подробно следят за температурой,  спрашивают о самочувствии,  врач и медсестры  предупредительны.  Очистительных  клизм  было четыре:  две - вечером, две – утром.  Причем, медсестра  возилась с этой клизмой так, как будто в последний раз в жизни ее делает.  При этом никакой нервозности,  недовольства на не всегда адекватное поведение пациента - терпимость, терпимость и еще раз терпимость.  

В день операции утро было расписано буквально по минутам, меня об этом  медсестра  с вечера  проинструктировала: во сколько будет первый  укол, потом второй укол,  во сколько придет  уролог  и поставит мне катетер, во сколько будут  бинтовать  ноги, во сколько меня положат на каталку и во сколько мы должны быть в операционной.  Все так и было, как было расписано.

В операционной было свежо.  Меня о чем-то спросили, я ответила, кто-то взял мою руку, нащупал вену,  и «прощай, родина».  Не знаю, сколько времени прошло.  Но  вдруг где-то далеко  я услышала   мужские голоса:  «Блестяще, блестяще, поздравляю  вас»,  на что прозвучал ответ:  «Да она у нее совсем маленькая».  Через некоторое время  голос Павла Андреевича: 

- Капиталина Капитоновна, вы слышите меня?  Это я, Павел Андреевич.  Пожмите мне руку, если слышите меня.

Изо всех сил стараюсь пожать ему руку.  Что-то похожее, кажется, выдавила из себя. 

- Откройте глаза, тогда я пойму, что вы меня слышите.  Капиталина Капитоновна, миленькая,  откройте глаза, если меня слышите…   (не по фамилии говорят, как у нас в Якутске, а по имени и отчеству). 

Я открыла глаза. Мой первый вопрос:

- Где трубка? Мне ничего не мешает.

- Трубку я давно снял. Она вам не нужна.  Поздравляю вас, Капиталина Капитоновна, с успешной операцией, операция прошла блестяще. Просто блестяще!  Я очень рад за вас,  вы были молодцом!

Тут я подумала, что в Якутске мне  несколько раз  делали операцию,  и никто поздравлений не говорил, даже имени и отчества не знали. 

Продолжение следует…