Золотая птичка

Крепкая обеспеченная семья казалась незыблемой, ничто не могло пошатнуть ее устои, основанные властным отцом, работающим в Совете министров республики.  Семья также уверенно вошла в юность девочек, в их молодость, в их студенческую жизнь. Она прошла у них, конечно же, в Москве, и они вернулись оттуда еще лучше, краше, умнее и выше всей молодежи Якутска. Вернулись до того модные, что все на них оглядывались, с какими-то другими манерами, образованные донельзя, но по-прежнему улыбчивые, не высокомерные. И сразу старшие устроились на хорошие места, в научные институты, а самая младшая из них Тася, любимица отца, золотой его ребенок, золотая птичка, как он называл ее, тоненькая, как балерина, с прямой спинкой, с ходу пробилась в правление Союза художников.

Рисовала она так себе, но ею восхищались на каждом углу, находя какие-то особенности ее творчества, так что немудрено, что еще в молодости она успела сказать свое слово в живописи. Быстрая, энергичная и целеустремленная Таисия Петровна  была в гуще жизни. Без нее не обходились совещания-собрания, выставки, профсоюзная работа и редкие тогда, но участившиеся после перестройки зарубежные командировки. И когда было думать о себе? Некогда.

Две ее сестры успешно делали карьеру в жизни, ибо за их спинами стоял всемогущий отец, сумевший в меняющиеся переломные времена сохранить нужные связи, хотя сам ввиду возраста уже пребывал в одиночестве в своем заставленном книжными шкафами кабинете с массивной деревянной мебелью, которую ни за что не хотел менять, как бы продвинутые и обеспеченные дочери ни настаивали. Он что-то там писал, как прежде, иногда его навещали друзья и бывшие коллеги. Тогда дома был праздник. Иногда он выходил с уже поникшей и постаревшей, но по-прежнему приятной женой в свет, на какие-то редкие собрания и юбилеи. Насыщенная жизнь была позади. Другие, молодые и хваткие чиновники, пришли на смену. Старики им не были интересны. Многое он им мог бы рассказать, поведать, но ни желания с той стороны, ни власти, ни сил уже не было. Эта новая жизнь была поначалу непривычна – угасающий интерес людей к твоей персоне, будни, сузившиеся до пределов квартиры, пусть и огромной, ушедшая куда-то энергия жизни. Но ни один человек в мире не победил самое трудное время жизни – старость. И глава семейства мужественно вошел в него, по-прежнему копошась в документах в своем кабинете, читая книги и газеты, уже не удивляясь, что все дольше и дольше молчит телефон.

О чем он скорбел в одиночестве в своем кабинете, так это о том, что ни одна из дочерей не порадовала его внуками. Все три его красавицы, его надежда и опора, умницы не вышли замуж, не надели свадебные платья.  Это было его горем, бедой и болью.

Отчего так случилось? Почему он не озаботился, как упустил их золотое время, не помог, не посоветовал? Ведь у него на работе были тогда молодые образованные люди, чьи-то сыновья, родственники, которые могли составить хорошую партию его дочерям. Все было некогда об этом думать, все работа, планы, совещания, командировки.  Итог – пустой, без детских голосов дом.  Дочери давно выпорхнули из огромной квартиры каждая в свою, отдельную, где должны были состояться их счастье, семья. Что же этому помешало? 

Они не изменились, заботливы по-прежнему, навещают каждую неделю, все праздники проводят вместе. Из вязкой темной пустоты, обволакивающей квартиру вечерами, выплывает тогда ощущение прежней семьи, прежней непоколебимости и крепости домашнего очага.

- Проня? Какой Проня? Откуда он взялся? – мать повернула к дочери холеное полное лицо и надменно приподняла изогнутую правую бровь.

- Ну, помнишь я ездила летом к тете Варе, твоей сестре? Помнишь? – с улыбкой,  будто извиняясь за это неблагозвучное имя, Тася, тогда еще совсем молодая, побитым щенком сидит возле матери.

Она заранее чувствует вину за то, что ни с того ни с сего полюбила деревенского парня, за то, что все у них было и теперь стоит вопрос о свадьбе. 

- А как же работа? Ты поедешь жить в деревню? – голос у матери стальной, непререкаемый.

- Почему я? Он переедет ко мне, - опять робко отвечает она.

- К нам? И где он будет работать? В городе лошадей нет… Он же за ними ходит? – слова матери злы и беспощадны.

- Он очень хорошо окончил школу, без троек, служил в армии, этим летом будет поступать… --  быстро тараторит Тася. Но в воздухе висит угрожающая тишина.  Мать ни за что не разрешит ей, восходящей звезде живописи, выйти за простого деревенского парня замуж.

О, сколько с того разговора утекло воды!  Почему она тогда не показала матери свой упертый характер, который уже пробился в работе? Сколько бы ему сейчас было, ее малышу, которого она тогда умертвила? Тридцать семь. У нее давно были бы внуки и Прокопий рядом. Такой красивый и надежный. Она его позже как-то встретила. Сердце екнуло, будто вчера с ним рассталась. Он окончил университет, был женат, работал по специальности горным инженером где-то в Депутатском. Позже переехал в город, стал замминистра. Она невольно следила за его жизнью.  Мать прогадала. Лошади не пригодились. При упоминании о Проне она виновато опускала глаза.   

…Дрожащая сухая рука наливает в кружку воду. Опять она вчера перебрала. Хорошо, что поставила кувшин рядом. Плестись на кухню нет сил.

Но надо приводить в порядок себя.  Где таблетки? Надо выползти из дома. Сегодня суббота – обязательный день посещения матери. Тася со средней сестрой идут к ней. Что бы ни было, они по-прежнему семья. Не та властная, которой все восхищались, бросая завистливые взгляды на успешных красавиц-дочерей, попасть в дом которой было честью. Нет. Теперь это никому ненужная семья старух. Тася на пенсии, давно свободный художник. Но не творится. Муза давно не посещает ее квартиру, со вкусом и претензиями обставленную.

Отец ушел из жизни десять лет назад. Два года нет старшей сестры. Рак. Она еще работала, ее, доктора наук,  ценили и держали. Похороны потому были достойные. А семьи нет. Средняя сестра также одинока, также на пенсии. Но она еще бьется с жизнью, мотается по чужим квартирам, учит детей английскому. А Тася сдалась. Давно. Кто она в живописи? Ноль, пустое место. Талантливые художницы давно ее обскакали, успешно участвуя в международных выставках, куда не проникла ни одна ее работа. «И потому, - философствует она, приводя доводы перед невидимым оппонентом, - привычные пятничные попойки с такой же подружкой-неудачницей или в одиночку перед телевизором – дань тому факту, что в жизни она потерпела крах. Успешно на всех фронтах».

- Ха-ха, - по-старушечьи сухо смеется она своим мыслям. Что бы ни было, она всегда оставалась оптимисткой. Дело даже не в работе. У нее были прекрасные родители, чудесное образование. У нее была хорошая должность, она повидала мир. Получается, что она счастлива: и квартира у нее в центре города, и дача… 

Таисия Петровна с трудом встает. Запивает обезболивающие таблетки водой и идет в ванную комнату. Оттуда вскоре слышится плеск воды.

Вскоре почти свежая, с чудодейственным  макияжем, убравшим с лица пяток лет, она в брючном костюме, которому уже сто лет, но с роскошной индийской сумкой уверенно идет к своей машине. Как прекрасно лето, как хорошо на пенсии! Никуда не надо спешить, никому ничего не должна. Подумаешь, годы! Подумаешь, одиночество! Она еще – ого-го-го!

Индийская сумка легко летит на пустое пассажирское сиденье. Она хотела положить в нее бутылку вина да передумала.  Не будет огорчать мать. Немного посидит и вернется. Позовет свою Галку. И будет чудный летний вечер. Можно сказать, девичий.

Альбина ИЗБЕКОВА