Тайна альбиноса

В большом северном поселке, в котором прошло мое детство, таких было предостаточно. Известно, что Север всегда приманивал к себе не лучшую часть человечества. Было много бывших заключенных, так называемых «Иванов, не помнящих родства» или просто людей перекати-поле, подавшихся на Север за длинным рублем.  В лесу в маленькой избушке-самострое жил очень странный, диковатого вида старик с длинной белой гривой седых волос. Наверное, этот старик был настоящим альбиносом, поскольку и косматые брови, и ресницы – все было абсолютно белого цвета, а кожа, когда-то, видимо, красновато-розовая, с годами стала коричнево-дубленой. У него даже глаза и те, кажется, были белого цвета. Впрочем, последнее не берусь утверждать, поскольку мы, детвора, страшно боялись этого старика и, увидев его издали, убегали. И почему-то считали американским шпионом. Почему именно американским, уже не помню. Возможно потому,  что имя у него было нерусское,  что-то вроде Генриха. Конечно, как потом мы узнали, никаким шпионом он не был, но отсидел более десяти лет во время войны, так сказать, из-за пятой графы, то есть из-за своей национальной принадлежности: старик был то ли немцем, то ли эстонцем, а может, литовцем. После отсидки он почему-то, как большинство соплеменников, не вернулся в свои края, а прижился на Севере. По словам старожилов, появился он в поселке не один, а с молодой женщиной-эвенкой, которую привез с собой откуда-то от моря Лаптевых. Думается, что именно из-за нее он не поехал на родину, хотя, в принципе, почему бы и не поехать вместе?  Детей эта странная пара не имела, жили вдвоем, работали в совхозе, который выделил им какое-то жилье.

Поначалу они ничем не отличались от остальных селян, только больно уж были необщительны. Никто не ходил к ним, и они тоже никуда не ходили, даже в большие праздники, когда весь поселок собирался в клубе на праздничный концерт с последующими танцами до упаду, они сидели дома взаперти с задернутыми занавесками.

Женщину эту я совсем не помню, говорят, она была болезненной, очень худенькой, молчаливой. Она умела качественно шить оленьи унты и шапки. Заказчиков принимал сам хозяин и дальше маленькой прихожей не пускал. За нелюдимость их не любили в поселке, особенно Белобрысого – так его прозвали за белые брови и мрачный, тяжелый взгляд светлых глаз.

Так они прожили несколько лет особняком, никак не участвуя в жизни села и ничем не интересуясь, но между собой, как говорили ближайшие соседи, были очень даже дружны. К тому же, в отличие от многих, они не употребляли спиртного, мужчина на дух не переносил пьяных и никогда не давал в долг деньги. Так что все местные ханыги ненавидели странного мужика лютой ненавистью.

Потом случилось несчастье: в одночасье умерла жена этого человека. Говорят, сидела у окна и, как обычно, что-то шила и вдруг упала, держа в руках чей-то недошитый унт. Умерла от сердечной недостаточности, от которой страдала всю жизнь. Муж, придя с работы, обнаружил ее уже холодной и почему-то долго не вызывал скорую. Что он там делал с ней, уму непостижимо. Может, просто не верил, что любимая умерла, не хотел отдавать в больничную анатомку и хотел провести с ней какое-то время… Этого никто не знает. По словам ближайшего соседа, из их квартиры всю ночь раздавался какой-то нечеловеческий вой. Но мало кто поверил словам перманентно пьяного человека: альбинос был, как и все прибалты, очень сдержанным мужчиной, вряд ли он мог так предаваться горю. Хотя кто там его знает… Ведь, получается, он потерял единственного близкого человека, родную душу и остался один-одинешенек на этом свете, никем не любимый и никому не нужный…  Скорей всего, и на родине никто его не ждал, так как он остался в поселке доживать свой невеселый век.

От одиночества и от нелюдимости он совсем одичал и вскоре, выстроив в лесу избушку-времянку, переехал туда – подальше от людей и любопытных глаз. И окончательно стал мизантропом. Весь его облик как будто предупреждал: мне никто не нужен, не трогайте меня! Возможно, у него был очень печальный опыт. А может, он таким был с рождения.

Когда я в первый раз его увидела, он был уже страшным стариком, грозно зыркающим на всех из-под косматых белых бровей. Тогда он уже, кажется, нигде толком не работал, хотя имел, по слухам, золотые руки. Мог починить абсолютно все: часы, кассетный магнитофон - в общем, любую технику. В поселок из леса он приходил за продуктами очень редко, раз в месяц. Самые хулиганистые мальчишки осмеливались швырять вслед страшному старику (наверное, именно таким стариком пугают в младенчестве непослушных детей: придет, мол, бабайка, посадит в мешок и утащит неведомо куда) камни и, оглушительно визжа, пускались наутек. Почему дети всегда жестоки к таким людям, непохожим на других? А ведь это был глубоко несчастный человек с изломанной судьбой. Такие мысли, конечно же, пришли потом, а тогда я, как все, с тайным страхом взирала на диковатого старика с мешком за плечами и тоже считала то ли колдуном, то ли шпионом. «А зачем тогда вообще жить в лесу?» - думала я. Правильно, чтобы никто не мешал совершать колдовские обряды или передавать по радиопередатчику секреты нашей родины. А какие такие секреты могли быть в маленьком поселке, чтобы передавать в Америку?

Между тем, об этом старике рассказывали много интересного. Однажды две молодые женщины, собирая в лесу ягоды или грибы, заплутали и наконец вышли к его избушке. Было уже довольно поздно, к тому же пошел холодный осенний дождик, озябшие и голодные женщины постучались к нему в дверь в надежде хотя бы переждать дождь и обсушиться. Им никто не открывал, хотя окно светилось неярким светом, и кто-то был внутри. Причем – и это самое интересное! – в избушке был не один человек, потому что отчетливо раздавался женский смех, слышался негромкий разговор. «Значит, - подумали ягодницы, - старик-то не промах, раз по ночам привечает какую-то молодайку». Заинтригованные, они стали стучать настойчивей. В избе сразу стало тихо, и через некоторое время в сенях раздались тяжелые шаркающие шаги, дверь немного приоткрылась, и показалось недовольное лицо хозяина, который стоял, загородив собой дверь и, по всей видимости, не собирался впускать в свое логово никого. Возмущенные донельзя женщины раззвонили по всему селу, что их не пустили, потому что старик по ночам занимается черт знает чем и к нему тайком бегают сельские распутницы. Все стали гадать, кто это может быть. Но так и не догадались, никто не признавался, что является тайной зазнобой страшного старика.