Не пушкинское детство Людмилы Григорьевой

— Жили мы на улице Дыгына, которую позже по предложению отца переименовали в переулок имени композитора Марка Жиркова. Она шла параллельно проспекту Ленина. Теперь этого переулка нет, исчез, как и многие другие городские улочки. Переулок-то был небольшим, всего четыре дома стояли. В  доме с флигельком жили работники театра. Наша семья занимала три большие комнаты, в двух маленьких комнатках жила семья артиста Афанасия Петрова, он позже стал заслуженным артистом. Также была общая кухня. Во флигеле жил поэт, писатель Георгий Борисов. Во дворе стоял большой амбар с глубоким подпольем, где хранили лед для питья.  Помню, как однажды я провалилась в этот подпол, когда пошла за водой. Бочка с водой стояла на крышке подпола, только я собралась набрать воды, как вместе с бочкой провалилась. Кое-как меня вытащили. 

— Я помню похороны Марка Николаевича. Вся улица Октябрьская тогда, сейчас проспект Ленина, была заполнена людьми, столько народу пришло попрощаться с ним. Очень авторитетный был человек. 

— Напротив нашего дома жила Александра Яковлевна Овчинникова (будущий Председатель Президиума Верховного Совета ЯАССР) с матерью. Тогда она еще не занимала большого поста, работала инженером в автотранспортной конторе. Помню ее маму. Женщина из Нюрбы, она часто заходила в гости, поболтать, почаевничать.  

— Мой отец Спиридон Алексеевич Григорьев — режиссер Якутского театра. Родом из Улахан-Ана Хангаласского улуса. Его мать была батрачкой в хотоне богатого родственника. На самом деле Григорьев — это не его фамилия, он до трех лет вообще рос  бесфамильным, пока не приехал в деревню священник. Ему просто дали фамилию рядом стоящего человека. Так он стал Григорьевым. А мать, Наталья Пахомова, постоянно была занята в хотоне, никто даже не поинтересовался, какая у нее фамилия, все звали ее Наталья-эмэхсин. 

— В 14 лет папа сбежал из дома. В Улахан-Ан из Октемцев приехал председатель сельсовета большевик Туман Иванов. Созвали собрание, которое шло допоздна. После собрания ночью это человек собрался в обратную дорогу. Отец, зацепившись за сани, уехал с ним. Когда тот обнаружил его, они уже достаточно далеко отъехали, возвращаться не имело смысла. Папа уехал в легкой одежке, штаны да рубашка из выделанных телячьих шкур. Спас его тулуп, который дал ему председатель сельсовета. Отец переночевал у него в Октемцах, а наутро тот увез в Якутск и решил сдать мальчика-сироту в республиканский детский дом для детей красноармейцев. А он-то никто, его, естественно, не хотели брать без документов и направления. Туман Иванов был решительным человеком, впихнул его, сказав, чтобы никуда не уходил. И уехал. Так он остался в детдоме. Всю старую одежду сожгли из-за обилия вшей. Отмыли, переодели. 

— Папе очень повезло, потому что в детдоме работала жена Кеши Алексеева, героя Гражданской войны. Она очень хорошо пела, позже стала солисткой Белорусского оперного театра. В 1957 году она приезжала в Якутск с концертом, выступила на сцене Якутского театра. Возможно, прилетала по приглашению отца, была у нас в гостях. Это я хорошо запомнила. 

— Отец был неграмотным, ни одного класса образования до 14 лет, по-русски не говорил, читать и писать не умел.  Но, видимо, был смышленым, так как за три года закончил программу семи классов. В детдоме познакомился с Иннокентием Поповым, будущим ректором ЯГУ, с которым дружил всю жизнь. А тогда папе поручили, как старшему, будить ночью Попова и водить его в туалет.  

— В 18 лет его выписали из детдома. Он окончил курсы наборщиков, устроился на работу в типографию, стал жить в общежитии.  Все свое свободное время пропадал в театре. Еще живя в детдоме, участвовал в школьных спектаклях. А в 1930 году папу вместе с Василием Васильевичем Местниковым направили на учебу в театральное училище в Москву. Они были самыми первыми, кто поехал учиться на режиссеров. Из-за болезни Местникову пришлось вернуться в Якутск, отец остался один. В 1933-м вернулся с дипломом режиссера, стал первым дипломированным режиссером, был определен в Якутский театр. Он основал театральную студию, где учились будущие народные артисты Дмитрий Ходулов и другие.

— В 1936 году он женился на Елизавете Петровне Дьяконовой, уроженке Еланки Хангаласского улуса. До меня у них была дочка, но она не выжила. А через два года, в 1938 году появилась я. Тут надо отметить, что папа был большим поклонником творчества Александра Пушкина, поэтому всех своих детей он называл именами пушкинских героев. Так меня назвали Людмила, а братишку, соответственно, Русланом. А вот дальше пошел сбой. Отец ушел добровольцем на финскую вой-

ну и попросил соседа по дому Афанасия Петрова помочь маме зарегистрировать новорожденного, так как она была беременна третьим ребенком, просил назвать именем пушкинского героя.  Когда родился братик, видимо, Афанасий Прокопьевич отметил сие событие, и забыл, как должен назвать ребенка. Помнил, что имя начиналось с буквы А…, второпях назвал Анатолием. В то время на каждого ребенка давали продуктовую карточку, поэтому мать торопилась зарегистрировать детей. У Толи отличное от всех нас имя, не пушкинское. 

— Финская война не состоялась, отец попал на перемирие и вернулся домой. А дальше все пошло по плану. Сестру назвали Татьяной в честь Татьяны Лариной, далее Петя в честь Петра Первого, Владимир — Ленского и Евгений — Онегина. Пять сыновей и две девочки.  

— Отец детдомовский, мечтал о большой семье. Мама через каждые два года рожала, я как самая старшая была главной помощницей в семье. Как только подросла, уже помогала ей следить за младшими. Помню, мне было 12-13 лет, прошу мать отдохнуть, не рожать больше. Все дети играют, гуляют, а я все время с маленьким на руках, стираю пеленки, баюкаю. Вот такое у меня детство было, поэтому сама родила только одного ребенка. Настолько большое отторжение было, что даже, будучи замужем, пять лет не беременела, из-за этого разошлась с мужем и даже не думала выходить замуж повторно. Но уговорили, от второго брака родилась единственная дочь. 

— В садик ходил только Толя, а мы с Русланом сидели дома. Мама не работала, мы следили за младшими. Руслан с Анатолием с утра шли в магазин за хлебом, очереди большие были, хотя хлеб продавали по карточкам. И если утром не успевали, семья оставалась без хлеба. Всем не хватало. Руслан или Толя шли за хлебом, а я ставила самовар. Вот принесут вкусный хлеб, я чай попью с хлебушком и в школу бегу, а мальчики остаются. 

— Мы каждое лето проводили у бабушки с дедушкой в местности Киэн Ыаргах, это в 12-ти километрах от Еланки. Дед Петр Иванович окончил церковно-приходскую школу в Якутске и ему дали фамилию Дьяконов. До этого у него была фамилия Ефремов, как у бабушки, которая была родом из Горного улуса, а он из Хангаласского. Человек он был грамотный, за что получил прозвище Суруксут огонньор (Писарь. — К.Н.), так как переписывался не с кем-нибудь, а с самим императором России, писал о нуждах наслега. В 1913 году на 300-летие Дома Романовых Николай II пожаловал гектар земли в вечное пользование. Сейчас вышла энциклопедия Хангаласского улуса, где написано о моем деде, как о двух разных людях, причем с разными биографиями. Он там записан и как Петр Иванович Ефремов и, как Петр Иванович Дьяконов. А на самом деле, это один тот же человек.

— Мы постоянно ездили к бабушке и дедушке до 1963 года. Добирались то на пароходе, местами пешком и на лошади или быке. До Еланки добирались, поднимались на гору, там ночевали. И оттуда нас забирали, дед отправлял лошадь. В детстве я была очень болезненная, все время меня верхом сажали на лошадь, причем с младенцем на руках. А четырехлетний Руслан шел через чащобы пешком. 

— Дед с бабушкой жили в алаасе совсем одни, вокруг на 12 километров ни одной семьи. У дедушки была травма, вместо одного глаза у него был стеклянный, он очень плохо видел, поэтому они жили с бабушкой там безвылазно. Такая хрупкая, маленькая бабушка, одна управлялась с шестью коровами, кобылой с жеребенком. Еще был племенной бык, которого колхоз одалживал покрывать коров. Летом мы косили траву, заготавливали сено для коров, лошадей. Дед делал нам маленькие косы, грабли. 

— Учились мы в 17-й школе. Мама у нас все сама сшила: платье, фартук, котомку через плечо. Так я и пошла в 1-й класс. Хотя Руслан и не учился, но в пять лет вместе со мной научился читать. 

— В школе мне поручали писать стенгазету, дали мне плакат. И вот однажды случилось страшное. Я очень хорошо написала заголовок «Пятиклассница», потом куда-то отлучилась. Обратно прихожу, а она вся разрисованная. Братья постарались. Был большой скандал, слезы. Пришлось искать другой плакат, и газету я делала чуть ли не до ночи. 

— Интересная жизнь у нас была. Папа — человек творческий. На Новый год мы ставили большую елку посредине комнаты. Украшали самодельными игрушками из бумаги, цепочки плели, в ход шли и фантики от конфет. Папа наряжался в Деда Мороза, и мы вместе с соседскими детьми водили хоровод вокруг елки, пели, танцевали. Были и какие-то небольшие подарочки. Все было очень скромно, все-таки военное время.  

— Папа сам мастерил нам деревянные коньки, на которых мы рассекали прямо по нашей улице, тогда транспорта мало было или шли на Талое озеро. Правда, я мало гуляла, все время сидела с младшими. 

— Дома у нас всегда были гости, приезжали из деревень знакомые, родственники. И если в один из дней никого не было, то мы и спать не могли. Почему никто не пришел? Чего-то уже не хватало. Телевизора же не было в то время. Все новости узнавались от наших гостей. Заходили и известные артисты. Ходулов, Решетников — отец Аизы Петровны и другие из театра. О чем бы они ни говорили, мы никогда не вмешивались в разговоры взрослых. 

— Живя в атмосфере театральной жизни, почему-то мы не выбрали профессию артиста, разве что только Володя, которого отец насильно отправил в музыкальную школу-интернат в Москву. У него был очень хороший голос, он с детства  слушал песни по радио. Десять лет учился в хоровом училище в Москве, все время плакал, что он там один, а мы тут вместе. Но папа был непреклонным, привозил его лишь на каникулы домой. Когда я уже была студенткой, приезжала к нему в Москву, забирала его из школы в гостиницу, а утром привозила на учебу. После окончания он работал солистом хора в театре, но там он пристрастился к алкоголю. И вот я приходила к нему на работу, читала лекцию о вреде алкоголя, боролась за ЗОЖ. Хормейстер меня очень любила. Толя еще ходил в музыкальную школу, учился игре на скрипке. Потом забросил, потому что школа находилась далеко, где ДЮСШ на ул. Дзержинского. Он шел на занятия пешком. Может, автобусы и были, но мы все ходили пешком, денег нам не давали. 

— Как я уже говорила, мама прекрасно шила, даже торбоза из сукна с телячьей подошвой. Бабушка-то у нас держала шесть коров, шкур хватало. Помню, как двоюродный брат мамы постоянно мял эти шкуры. Однажды мне перешили пальто с лисьим воротником из бабушкиного пальто. Наш сосед Афанасий Петров, увидев это, шутил: «Людмила сатабыллаах, саhыл са5алаах». Мне было 12—13 лет. Бабушка же у нас байская дочь, всегда нарядная была. До сих пор сохранились у меня ее платье и корсет, украшения, которые надеваю на ысыах.  Корсет весь расшит стеклярусом. Как-то отдавала в мастерскую Саха театра, чтобы сшили подобную, но не получилось. 

— Односельчане  приходили на ысыах посмотреть на нее, в чем она пришла. Доярки с утра первым делом интересовались: «Суруксут эмэхсинэ баар дуо?» И в ответ слышали: «Кэлбит. О дьэ, мааны да мааны». У нее такие сапожки были до колен на каблуках, со шнуровкой. Ни у кого таких не было. Причем надевался вначале белый сарафанчик с кружевами, поверх платье и жилет. Садилась она, специально отвернув подол платья, чтобы были видны кружева сарафана. На голову накидывала гарусный платок. Все только на нее смотрели. Ну а мы гуляли в платьях из ситца, которые сшила мама. 

— Дедушка был у нас верующим, в доме у них висели в красном углу иконы, очень красивые. Они были со стеклянными дверцами, внутри уложены красивыми лентами. На Петров и Ильин день бабушка пекла оладьи, шли на покосное место и там цветными лоскутками украшали салама, которые развешивали между деревьев. Однажды я сняла эти лоскутки, хотела сшить платья куклам. Лоскутов же не было в то время. Бабушка меня чуть ли не побила, заставила обратно повесить. Аньыы (грех) ведь.

— После школы я поступила в сельхозинститут в Омске. Получала стипендию всего один месяц. Вышел указ не давать стипендию, если зарплата родителей хорошая. Меня сразу сняли со стипендии, так как папа отправил справку о зарплате со всеми надбавками. Не знал, что надо было отправить сведения только об окладе, да еще и справку о составе семьи. Так все пять лет я проучилась без стипендии, мне присылали деньги из дома. Потом Руслан приехал, нас уже два студента, кто-то один из нас мог получать стипендию. Мы узнали, что в Автодорожном институте стипендия больше, решили, что получать будет он, а я опять без стипендии. Каждый месяц он исправно нес мне половину денег, иной раз родители отправляли. Иногда я ему давала.

— Яблоко впервые попробовала, когда в Омск поехала учиться. Самое смешное, училась на агронома, а не могла сливовое дерево от яблони отличить. Два года проходила практику в ОПХ у Марии Алексеевны Чертковой. После окончания института меня сразу взяли на работу, но проработала всего август-сентябрь, и меня назначили секретарем Орджоникидзевского райкома комсомола. Она тогда страшно на меня обиделась. И началась моя комсомольская, партийная деятельность, по профессии больше не работала. 

— Руслан был одним из основателей Института физтехпроблем Севера вместе с Владимиром Ларионовым. Если бы я знала, что будет памятник Ларионову, то поговорила бы с его женой и попросила «посадить» Руслана рядом. За 20 дней до защиты докторской диссертации он трагически погиб при странных обстоятельствах по дороге из Новосибирска. А так мог бы стать вторым доктором после Ларионова. Горе сломило родителей, через несколько месяцев умер отец, потом следом  ушла и мама.

— На фотографии запечатлен наш двор с капитальным забором из карбазных досок. Снимок сделан на моей свадьбе в июле 1960 года. Один из героев публикаций Виктор Гапонов рассказывал об этих карбазных досках, которые он снимал для растопки печей.