Про плюшкинизм

На тонких бретельках.  В обтяжку. До середины бедра. Из искусственного китайского шелка. С блестками. В общем, КРАСОТИЩ-ЩА! Я эту прости-господи красотищу купила пятнадцать лет назад на китайском рынке за триста рублей.

Пятнадцать лет и столько же килограммов  назад оно и сидело на мне как-то иначе, да.

Это платье висит в шкафу на вешалке. Каждый раз, открывая шкаф, я натыкаюсь на него взглядом и вспоминаю эти триста рублей, этого китайца, этот жаркий июньский день, когда я его купила и как я в нем потом ходила по городу и все выворачивали шеи мне вслед, видя такую неземную прелесть в леопёрдовых пятнышках. Может быть, поэтому я не могу его выбросить, хотя оно, конечно, слегка порастеряло блестки и сидит как-то не так, да и вообще надеть его на улицу я  себе не позволю. А то ведь будут же вслед шеи выворачивать, да. И пальцем у виска крутить.

Честно говоря, у меня полшкафа таких манаток. Футболка с драконом, которая очень уж клевая. Но на меня категорически не налезает. Штанцы, которые я купила как-то, вдохновленно соря деньгами – такие пиратские шаровары, изысканно потертые, малые мне еще в момент покупки.

Еще у меня есть шорты, которые как-то прикупила в Таиланде. Там карман на попе. Не сбоку ягодицы, как у нормальных шорт, а прям посередине пятой точки. В кармане сеточка. Когда он открыт, видно все содержимое шорт, честное слово. Экие затейники тайцы, хорошо, что я не носила дело их затейливых рук: тоже при покупке сильно польстила себе с размером.

И вот так, не поверите, полшкафа. И выбросить ведь не могу. Рука не поднимается. Отдавать нищим – стыдно, такое… бывшее в употреблении.

Пожаловалась мужу, надеясь на волшебный пендель. Ну или что он, наоборот, скажет что-то вроде:

-  Дорогая! Ты прекрасна в этом леопЁрдовом платье, носи его каждый день!

Но он почему-то сказал:

- Ой!

И полез в верхние шкафы, куда никто, кроме него, дотянуться не может. Оттуда извлек кучу рубашек с рукавами разной потертости, три свитера, несколько приличных, но старомодных брюк и нейлоновую водолазку.

Эту водолазку он купил когда-то лет пятнадцать назад на китайском рынке. Может быть, даже у того же самого китайца, запросто.

-  А кто такой Плюшкин? – спрашивает старший сын.

На антресолях коробки из-под бытовой техники, которая давно почила с миром. Их не выбросили сначала по гарантии, потом по привычке, потом они пустили корни. Среди них прячется кот, и это тоже имеет довольно сомнительную положительность.

В стенке, в верхнем шкафу, старая шляпа и чехол в телефона, который уже не выпускают, и мини-принтер для мгновенной печати фотографий. Принтер должен подключаться к фотоаппарату, который уже дышит на ладан. Он ни разу не использовался, поскольку к нему нет ни бумаги, ни картриджей. Но стоит. А как же, а вдруг пригодится?

Во встроенном шкафу полно книг. Это не Достовский с Ахматовой, а весьма специфичные детективы расцвета девяностых: там за хлеб платят миллионами, жгут тачки и сходятся на стрелках бандиты. Я попыталась их читать хотя бы в качестве исторической  литературы. Не могу.

Выбросить эти образчики литературы рука не поднимается. Это же книги! Это святое!

Так и лежат себе.  Когда-нибудь потомки, авось, продадут эти исторические свидетельства смутного средневековья и разбогатеют.

Старший сын категорически не разрешает выбрасывать не то чтобы игрушки от киндеров и даже не желтенькие их коробочки, а даже бумажные вкладыши, на которых разными языками мира сказано: не давать игрушки карапузам до трех лет. Бумажки совершенно одинаковые в каждом киндере. Но каждая из них дорога сердцу потомка. Они забили полностью один из ящиков для игрушек у него под кроватью. Наверное, при следующем ремонте мы сможем оклеить ими всю его комнату, как обоями.

Этот плюшкинизм неистребим.

Когда я была маленькой, у меня была собачка Тузинбах. С рыжими усами, белый кудлатый кобелек. Этот кобелек спал в коридоре на лежанке. Каждую уборку из-под лежанки мы выгребали огромную кучу костей, которую он тащил отовсюду. Он прятал их там и потом взгромождался сверху и чах над этим златом мохнатым рыжеусым кощеем.

Люди. К чему я все это? Может, вам надо чудесное леопЁрдовое платье, в отличном состоянии? Или футболка с драконом? Ящик с бумажками и книги девяностых? Отдам за шоколадку, да. А то скоро жить будет негде, вся квартира превратится в склад ужасно нужных вещей.

Пээс: Вообще-то вдруг плюшкинизм - это хорошо? Сейчас вот муж пришел из «Айгули» и говорит, что молоко «Скоморошкино» теперь дают по две пачки в руки. Ему не лень туда сходить четыре раза, конечно, чтобы заиметь в итоге восемь пачек молока – благо, мы живем близко, но к чему эти пляски с бубнами? Неужели кризис таков, что маркет не заинтересован в продаже товара? Или он, этот маркет, боится, что самому молочка не хватит?

А ведь если кризис таков, то, пожалуй, я приберегу еще книжки девяностых. И платье, да. Вдруг пригодится. Оно будет согревать меня длинными зимними вечерами. Хотя бы морально.