Закон человеческий

Мама тихо, с присвистом, дышала, порой по ее маленькому иссохшемуся телу пробегала судорога. Шторы были плотно задернуты, и в комнате стоял плотный полумрак – в последнее время мама неадекватно реагировала на любой источник света, особенно когда в окно било солнце. Ирина вздохнула, вышла и прикрыла за собой тихо скрипнувшую дверь. Она еще постояла, прижавшись спиной к стене и прикрыв глаза. 

От постоянной усталости, безденежья, от запаха смертельной болезни и лекарств, которыми была пропитана вся квартира, от своей несостоявшейся семейной жизни, от вечных долгов и кредитной ямы ей хотелось плакать. Но она сдержалась – как всегда. Ей нужно было идти и готовить обед своим детям, которые тихо играли в соседней комнате. И для мамы – бульон. Хотя вряд ли она его съест – опять придется вылить. 

Ее дочки, казалось, разучились бегать, прыгать и смеяться за 4 года обострившейся болезни бабушки. Они практически не выходили из комнаты и расцветали только тогда, когда их иногда – на выходные – забирала младшая сестра Ирины Ольга. Там они играли со своими двоюродными сестрой и братом, от всей свой деткой души наслаждались жизнью. Ольга, хоть и жила на съемной квартире, в тесноте, с мужем и детьми, и выплачивает кредиты (как и все сейчас), но у нее нет на руках умирающей мамы, за которой нужен постоянный уход. Но Ольга любила маму – иногда навещала ее и подкидывала Ирине немножко денег, сколько могла – на лекарства и коммуналку. И Ольга, и ее муж с детьми были прописаны в материнской квартире, как и Ира со своими девочками. Иногда приносила продукты – после того, как муж ушел. Потому что Ира с тех пор, как маме стало совсем плохо, была вынуждена уйти с хорошо оплачиваемой работы на место со скользящим графиком, чтобы находиться рядом. И теперь зарабатывала не очень много.

Ирине 38 лет. Почти 40 – «закат женской жизни», как сказал Виктор, ее муж, прежде чем уйти от нее полгода назад. Не выдержал соседства с тяжело больным человеком. Он и так вытерпел достаточно долго – целых четыре года ее агонии. 

«Я еще молодой. 38 лет для мужика – самый расцвет. Я еще заведу семью, родим детей, будем жить для себя, а не тратить все на это вот все (и кивнул на комнату матери). Понимаешь, я жить хочу для себя и семьи, здесь и сейчас, а не когда она умрет. А если она еще 10 лет вот так лежать будет? Как растение. И все десять лет менять памперсы, кормить с ложечки, делать массажи?  Я не хочу жить для того, чтобы постоянно искать деньги на лекарства, ходить дома на цыпочках, говорить шепотом! Извини, это твоя мать, а мне она чужая». Сказал – и ушел, хлопнув дверью. В одночасье для Виктора чужими стали и она, и дочери – пятилетние двойняшки Алька и Соня.

Мама умерла перед рассветом. Умирала она долго и мучительно. Лекарства уже не действовали. «Скорую» Ирина уже давно не вызывает – узнав о диагнозе, к ним просто не приезжают. Когда прошли похороны – все как положено, с прощанием и поминками, которые подкосили и так небольшой семейный бюджет – Ирина с Ольгой остались в квартире  вдвоем. Дети ночевали у родственников. 

Они перемыли посуду, раздали соседям одолженные столы, стулья и табуретки. И разговаривали вполголоса, вспоминали свое детство, всегда веселую, красивую, работящую маму, как она забирала их из садика – почему-то они ходили в разные садики. В те годы зима была не той, что сейчас, – очень суровой, долгой, с густыми туманами… Это они из детства помнят особенно ярко. 

Они вспоминали, как она радостно прибегала домой перед Новым годом – и приносила картонный ящичек с «деликатесами». Как иногда на столе появлялись подмороженные яблоки и ярко-красные петушки на палочке. И совершенно одинаковые серые валенки, мешковатые  платьица в горошек и красные сандалики. Мама всегда старалась, чтобы у ее девочек было все. А папу они не помнили – он умер, когда родилась Ольга. Ирине было тогда года два, и все ее воспоминания об отце – шершавые сильные руки, которые подкидывали ее к потолку, колючая щетина и запах табака и дешевого одеколона. Больше мама замуж не вышла, хотя была красивой и «при квартире». 

Они разговаривали  и иногда от воспоминаний начинали то тихо смеяться, то плакать – обнявшись. Они  смотрели на фотографию мамы с траурной ленточкой, которая стояла на холодильнике с традиционной стопкой водки, накрытой черным куском хлеба – и как-то вдруг остро ощущали свое сиротство. И то, что у них обеих нет никого, кроме них двоих. И папа, и мама были детдомовцами.  

Через 40 дней после смерти мамы Ирина наняла рабочих, и они все вынесли из комнаты мамы – кровать, на которой та умерла, старенький покосившийся шкафчик, где хранился ее нехитрый гардероб – вместе со всем содержимым. Все одеяла, белье, книги и альбомы с фотографиями родственников, которых Ирина не знала или не помнила. Комната стала абсолютно пустой. 

Прошло еще какое-то время. Полгода, год? Ирина не задумывалась. Горе отступило – она всегда знала, что рано или поздно мамы не станет, поэтому и горевать себе долго не позволила. Потихоньку сделала ремонт в материнской бывшей комнате и переехала туда. У девочек теперь была собственная комната, они снова стали смеяться, бегать и носиться по дому, приглашать подружек. В квартире словно вновь забурлила жизнь. Ирина вернулась на свою прежнюю работу, стала любовно обустраивать свое  семейное гнездышко. Ремонт, новая мебель. Не роскошествовали, но вздохнули наконец-то полной грудью. Ира поменяла старые окна на стеклопакеты, входную дверь тоже заменили… Ни на что это у нее не было возможности, пока мама болела. Теперь уже сестра с племянниками на выходные приходили в гости. 

…однажды пришел муж Ольги. Ира никогда особо не любила Руслана – скорее принимала его как зятя, мужа любимой сестры и отца племянников. Но близки они не были. Мама, кстати, тоже зятя не привечала, считала его «приживалом».

- Слушай, Ир. Тут такой вопрос. Я, значит, проконсультировался с юристами. Уже можно вступать в наследование квартирой. 

Ира вздрогнула и недоуменно посмотрела на Руслана. Он сидел насупившись и смотрел на нее исподлобья. 

- А как ты думала? Все по закону. Вы с Олькой две наследницы, так что и квартиру пополам. Нам тоже надоело по съемным хатам скитаться.

 Как-то так получилось, что она жила в этой квартире с мамой, сюда же привела и мужа, тут родились ее дети. Ольга рано ушла из дома – сразу после школы уехала учиться в другой город, привезла оттуда Руслана. Мама отписала ей зимнюю дачу на Сергеляхе, недалеко от остановки, но еще до рождения детей они дачу продали. Руслан решил заняться бизнесом, но быстро прогорел. Они всегда жили для себя, Ирине же приходилось заниматься еще и мамой, она ведь болела долго, а четыре последних года выдались самые трудные… Так что негласно считалось, что квартира останется у Иры и ее детей. Зимний загородный дом ведь давно был отдан Ольге и ее мужу. А то, что они ее продали, так это их проблема. 

Но проблема оказалась Иринина.

Когда пришла сестра, Ира набросилась на нее с ворохом вопросов – что, как да почему. «Где справедливость, Оля? Вам же мама отдала дачу! И сейчас вы еще на квартиру претендуете?» Ольга вяло отбрыкивалась: мол, это не я, это мой муж… По закону все правильно… Мама не оставила завещания на твое имя… А что дача? Это же давно было, нет ее, этой дачи, и мама официально не разделяла имущество… 

Последняя фраза сестры Иру просто убила: «Слушай, мы же тебя не выгоняем! Но ты выплати нам денежную компенсацию за половину квартиры и живи спокойно. Все по закону! Я скажу по секрету: у Руслана друг крутой юрист, и они готовят документы в суд. По суду и присудят раздел. Не сможешь дать денег – квартиру продадут с молотка, тебя переселят в какую-нибудь хибарку, а деньги мы все равно получим. Мы же две наследницы, все должно быть по закону».

И теперь Ирина находится опять на перепутье: лишиться квартиры. Ведь против закона не пойдешь? Но как же закон человеческий? Неведом он сестре и ее мужу…